Городская больница Святого Георгия работает в режиме COVID почти 200 дней. Она первой из неинфекционных стационаров с 16 марта стала принимать пациентов с новой коронавирусной инфекцией и с тех пор ни на день не останавливала работу «красной зоны».

Главный врач больницы, профессор, Заслуженный врач Российской Федерации Валерий Стрижелецкий возглавил больницу Святого Георгия в 2013 году. Состояние стационара было плачевным: помещения и фасад больницы не соответствовали никаким санитарным и строительным нормам, полы и стены разбиты, штукатурка осыпается, оборудование устарело. Сегодня это одна из лучших больниц города, и не случайно именно ее поставили на передний фронт борьбы с инфекцией.

Чрезвычайная ситуация

В середине марта все 579 коек больницы были экстренно перепрофилированы под прием инфекционных больных. Пациентов с коронавирусом тогда еще считали единицами, и формально стационар на Северном отдали под грипп, внебольничные пневмонии и ОРВИ.

– Как это было, Валерий Викторович?

– Тяжело. Экстренно превратить в инфекционную больницу стационар, который оказывал помощь пациентам с самой разной серьезной патологией, но только не с инфекцией, было невероятно сложно. По штатному расписанию положены лишь один врач-эпидемиолог и один инфекционист. Учиться пришлось по тогда еще небольшому отечественному и мировому опыту. Весь персонал прошел двухнедельные курсы по работе с инфекцией, приходилось очень много читать и узнавать самим. Мои заместители, руководители лечебных отделений и главная медсестра стали буквально эпидемиологами. Советовались с коллегами из Боткинской больницы, очень помогли специалисты из Росатома.

– Почему из Росатома, у вас же не радиация была?

– Организация имеет огромный опыт работы в чрезвычайных ситуациях, а то, что к нам пришло, – это и есть чрезвычайная ситуация. Это было нашествие, которого никто не ждал и не предполагал.

Мы часами разрабатывали стратегию. Самой трудной оказалась именно организационная часть: представьте, из обычного стационара, который не приспособлен под инфекцию, в максимально короткие сроки сделать инфекционный. У нас не было боксов, не была приспособлена в достаточном объеме вентиляция. Фактически произошла полная реконструкция здания. Гигантские усилия направлены на организацию чистой и грязной зон, организацию санпропускника.

Нас по несколько раз в день контролировал Роспотребнадзор. Писались огромные простыни указаний к исполнению, которые жестко контролировались. Вирус очень контагиозный, мы попали в нестандартную ситуацию, при этом в очень короткие сроки надо было мобилизовать персонал, обеспечить буквально всем – от СИЗов до раскладушек. И я бы хотел искренне поблагодарить специалистов Росатома, директора программы по повышению производственной эффективности Александра Курникова. Он ходил с нами в красные зоны, смотрел логистику, проверял, как организованы потоки. Они с коллегами посетили все ковидные стационары и везде помогали организовать логистику. Это был опыт, который накапливался с каждым днем.

– Про инфекцию тогда очень мало что знали. Вы действовали, не очень еще понимая, что от нее ждать?

– Не было такого, чтобы мы не понимали. Информации о том, чего ждать от COVID-19, не хватало нигде, ни в одной стране. Но было четко понятно, что прежде всего – санэпидрежим, обеспечение безопасности для пациентов и персонала, стратегические задачи. Ежедневно подходы совершенствуются, и сейчас мы видим результаты по вылеченным пациентам. Конечно, сейчас мы знаем о заболевании гораздо больше.

– В первые недели даже при наличии средств невозможно было купить ни СИЗы, ни средства дезинфекции. Как вы их добывали?

– Нас перевели 16 марта на прием ОРВИ и пневмоний. И пришлось в ускоренном режиме решать вопросы с лекарствами, оборудованием, СИЗами. Решения принимались мгновенно, и они должны были быть правильными. Это очень сложно и морально, и физически. Вы не представляете, какой это был удар и на Комитет по здравоохранению. Я хочу выразить искреннюю благодарность руководству города и Комздраву. Мы постоянно созванивались с Александром Дмитриевичем Бегловым, и я точно знаю, что в Комитете по здравоохранению тоже не уходили домой и не ложились спать. Там всегда горел свет, все были всегда на связи.

– Вам несколько раз оказывали гуманитарную помощь предприятия…

– Да, друзья с заводов, в том числе наши бывшие пациенты, отдавали нам все, что нельзя было купить. Мы мечтали получить 100 костюмов, а получали их десятками тысяч, причем самых лучших и современных. И мы делились ими с коллегами. Была колоссальная взаимовыручка между руководителями. На самом деле это – военное время. В 21 час звонят коллеги из другой больницы, просят в долг респираторы, потому что машина должна только через день прийти. Конечно, давали, помогали, отгружали. Писали расписку – верну.

Самый страшный день

– Какой день для вас оказался самым тяжелым, страшным?

– Самый тяжелый день – когда были выявлены первые пациенты с ковидом. Это было 27 марта. У меня утром шло обычное совещание, принимал отчет утренней бригады, говорили о каких-то элементарных вещах, и вдруг мне приходит информация, что выявлены больные с ковидом. Мне пришлось даже выйти из зала... Потому что я понимал, что надо перестроиться, сделать что-то невыносимое, закрыть людей в больнице, и я понимаю, что нет ничего.
Все это было 27 марта. Было принято решение о карантине в больнице для пациентов и для персонала. Стало ясно, что домой сегодня никто не уйдет. Тяжело было. Тяжело жить в больнице, тяжело говорить своим сотрудникам и пациентам о том, что отсюда нельзя выйти. Тяжело родственникам, детям. Конечно, эмоциональный фон оставлял желать лучшего. Я лично два месяца не был дома, а с женой мы встречались, как Штирлиц со своей женой в кафе – на расстоянии. Она плачет, но подойти не может.

– Это были первые четыре пациента?

– Да, первые 4 пациента, потом снежным комом пошло. Нас закрыли на карантин. Те отделения, где были больные, закрылись вместе с персоналом. Это было неожиданно, сложно. Наши дети сидели на телефонах, добывали раскладушки, респираторы. Созванивались друг с другом – кто сколько добыл, как доставить. Мы их поругивали, конечно, но они сказали: «Ваше дело – лечить и спасать, вот лечите и спасайте. А мы будем спасать вас».

– Потом привыкли?

– Мы – медработники, мы всегда внутренне готовы к форс-мажорам. Это помогает справляться с такими ситуациями.

– СМИ облетел снимок огромной очереди из машин скорой помощи у вашей больницы…

– Были дни, когда в стационаре находилось 700 больных. А в сутки однажды поступило 244 пациента. Для сравнения: сегодня стационары принимают максимально 50-60 больных.

Причем у нас были не просто больные, которых можно посадить и попросить подождать, а такие, которыми надо срочно заниматься. Да, выстраивались очереди из скорых – больше 5-6 человек не могло в приемном отделении находиться по СанПин.

Поэтому я хочу отметить героизм медработников. И я очень горжусь своими сотрудниками. Ни разу не было, чтобы я услышал фразу «Больше не могу» или «Когда это все кончится». Очень большое достояние – наш коллектив, и самое главное – находить возможность с ним общаться. Нужно доносить правдивую информацию: что нас ожидает, как устраняем вопросы. Был период, когда 4 лучших ресторана привозили нам еду, и каждый мог выбирать. Сейчас персонал устал, конечно. Шесть с половиной месяцев – одно и то же. И речь не о лечении, а об этих СИЗах, санпропускниках. Я недавно слышал в магазине: «Не буду надевать маску, в ней неудобно». А наши хирурги надевают по две пары перчаток, СИЗы, бахилы, респиратор, очки, капюшон. И в этом надо пробыть несколько часов, оперировать, хотя в них даже сидеть тяжело. Но мы будем держаться столько, сколько нужно.

– Чему научились ваши коллеги, работая в таких тяжелейших условиях?

– Самое тяжелое – травматологические операции, перелом шейки бедра, например. Старшая возрастная группа, тяжелая патология, плюс COVID-19. В этих условиях надо проводить эндопротезирование. И наша гордость – лапароскопия, эндовидеохирургия, когда операции выполняются без больших разрезов. Полостная операция плюс коронавирусная инфекция – непонятно, что будет. Поэтому стараемся максимально делать операции наиболее щадящими методами.

Наиболее тяжелые пациенты с COVID-19 лечатся на наших трех кардиологических, двух терапевтических и неврологическом отделении. Наши хирурги, травматологи гинекологи, урологи, рентгенэндоваскулярные хирурги не только ведут больных с инфекцией, но и проводят операции. Медицинские сестры, младший медперсонал проводят титаническую работу.

Но отдельно назову наших реаниматологов. У нас развернуто реанимационных коек больше, чем в стационаре-тысячнике. Мои операционные, в которые было столько вложено, переделали в реанимации. Сейчас у нас 4 отделения реанимации, 60 коек вместо 36. Все заняты. Мы пролечили больше всех больных – 8100, из них 2200 требовали пребывания в реанимации и интенсивной терапии, а более 900 нуждались в ИВЛ. Каждый больной должен наблюдаться индивидуально, его помимо лечения надо переворачивать на кровати, чтобы он лежал максимально на животе. При этом – отсутствие возможности помогать родственникам, сиделок нет, все ложится на плечи сотрудников. Поэтому сейчас градации «врач – медсестра – санитарка» нет, каждый понимает, что компенсирует работу других. Опыт колоссальный, бесценный, который приобрели реаниматологи.

– Какие-то особенные случаи вам запомнились?

– Сейчас у нас госпитализированы два пациента с COVID-19 после трансплантации сердца. У нас вылечена 103-летняя пациентка. Пациенту с критической ишемией была спасена нога. Были пациенты со 100-процентным поражением легких, пациент с синдромом Дауна и поражением 80 процентов легких, пациентка с переломом шейки бедра и коронавирусной пневмонией. Всех выписали, все ушли своими ногами. Это наши победы.

По 6 раз входили в реанимацию

– Не хочется спрашивать, но придется. Пожар в реанимации, в самый разгар эпидемии… Следствие еще не закончено, хотя предварительно известно, что были нарушены технологические процессы на производстве.

– Врачи-реаниматологи 6 раз ходили в горящее отделение реанимации и выкатывали на реанимационных кроватях пациентов. За действия на пожаре награждены 23 человека. В спасении приняла участие вся дежурная служба, это был подвиг. Хирурги, реаниматологи, медсестры, ординаторы – никто не испугался, все действовали четко. Это был настоящий героизм. И отдельное спасибо сотрудникам МЧС – пожарным, приехали уже через 5 минут после возгорания, руководили операцией, смогли быстро потушить пожар.

– Сколько ваших коллег заболели коронавирусной инфекцией?

– Переболели около половины сотрудников, работавших в красной зоне. Основной пик пришелся на март-апрель. В первые месяцы болели с тяжелыми осложнениями – пневмониями, пребыванием в реанимации, один из врачей длительно находился на ИВЛ. У нас есть невосполнимая потеря – от COVID-19 погиб заведующий 2-м терапевтическим отделением, врач-гастроэнтеролог Игорь Олегович Менакер. Больше 1,5 месяца борьбы, месяц на аппарате ИВЛ, 100 процентов поражения легких. Делали все возможное и невозможное, но, к сожалению, его потеряли. Об этом тяжело говорить.

– Как изменилось течение COVID-19 сейчас?

– Если в начале пандемии мы видели «чистый» ковид, то сейчас у нас лежат пациенты с тяжелейшей соматической патологией и ковидом. В комплексе это дает очень тяжелую болезнь. Важна грамотная диагностика, внимательное наблюдение больного. Важно не пропустить момент ухудшения, «поймать» его и предотвратить дальнейшее прогрессирование. Конечно, теперь мы лучше понимаем, у какого больного как потечет инфекция, хотя иногда она и преподносит сюрпризы. Правильно назначенная терапия позволяет избежать серьезных осложнений, перевода на ИВЛ.

– В октябре больнице 150 лет. Каким был бы главный подарок к юбилею?

– Было запланировано множество мероприятий в связи с такой красивой датой. Международные врачебные, сестринские конгрессы, праздник для сотрудников. С этим придется повременить. Но я уверен, что празднование мы просто отложили, а не отменили.