- Мы спрашиваем у всех писателей, с которыми делаем интервью, а их много, о том, как сложилась самоизоляция. Спросим об этом и у вас.

- Вы сказали: «Много писателей», но я вынужден высказать свою точку зрения: их мало. А вот тех, кто называет себя писателями – много. Сейчас ведь проблемы нет: написал что-то по уровню даже хуже, чем школьное сочинение, опубликовал в Интернете – и называешь себя писателем. У нас и президентом каждый может себя назвать. Время такое расплывчатое, смутное. Я бы сказал, время непрофессионализма во всех областях...

Ну а что касается пандемии, то моя точка зрения такая: здесь еще много неопределенного. Хотя власти все сделали правильно с ограничениями. Мне, правда, жаль, что долго был закрыт Дом писателя. Но мы продолжаем писать книги, работать. К слову, при Валентине Матвиенко было много сделано для нас. Появилось новое здание для Союза, нам выдали субсидию для обучения молодежи, открылся компьютерный класс, где люди в возрасте могли подтянуть свои знания. Но года четыре назад все это свернулось, к сожалению.

Но мы не сдаемся. Жизнь продолжается. Проводим встречи, конкурсы. Недавно у нас стартовал поэтический конкурс «Мы сбережем тебя, русская речь». Нам уже прислали около полусотни стихотворений.

- Какой приз за победу?

- Дарим свои книги. Красочные дипломы... Денег, к сожалению, на другое нет.

- Поговорим о вас. Почему вы в свое время пошли в Литературный институт, ведь получали образование по технической части?

- Да, я, и правда, к тридцати годам заочно закончил Литературный институт имени Горького. У нас был конкурс – 162 человека на место! Кстати, мы выпускались вместе с журналистом Павлом Гусевым. Есть даже фотографии с выпуска, где мы вместе стоим... А до этого я учился в Военно-морском училище. Но здесь был какой-то знак свыше. Ведь я с детства сочинял стихи. Еще в школе стал публиковаться. Сам я жил у Рыбинского водохранилища, отец у меня фронтовик. В войну погибли два его родных дяди, которые служили здесь, в Кронштадте. Кстати, они были участниками Кронштадтского мятежа, ушли в Финляндию, но, когда объявили амнистию, – вернулись. Когда я об этом узнал, понял, что такое «промывание мозгов». Вот прямое доказательство того, что были люди, которых не тронули. И другие примеры есть. Так что нужно хорошо знать историю и забыть о налипших штампах.

- Давайте вернемся к вашей личной истории.

- Судьба одноклассников по-разному складывалась. А у меня сестра матери жила на бульваре Профсоюзов, это ныне Красногвардейский бульвар. Военно-морское училище тогда находилось в Адмиралтействе. Было удобно такое соседство. Я поступил и ходил во все литературные объединения. Помню, принес свои тексты тут недалеко, в начале Невского была редакция журнала «Нева». Взял тетрадочку, 12 листов. Вышел высокий, сухонький старичок, посмотрел тетрадку, вызвал завотделом поэзии и сказал: «Обрати внимание, как этот молодой человек сравнивает первый снег». А этот человек был друг Сергея Есенина Всеволод Рождественский. А вообще мы, курсанты, жили насыщенной культурной жизнью. Ходили постоянно в Эрмитаж, на выставку импрессионистов. Смотрели на работы Клода Мане...

- Понравилось курсантам?

- Какая разница – понравилось или не понравилось? Важно, как это отразилось на дальнейшей судьбе. Как люди это впитали. Если говорить обо мне, то я ездил на Седьмое всесоюзное совещание молодых писателей. Собрали в Москве со всей страны двести человек, а со флота было всего два, в том числе и я. Мне, кстати, тогда и сказали: «Этому лейтенанту нужно учиться в Литинституте». Так я туда и пошел. И там мы насыщенно изучали культуру. Интересные были преподаватели, предметы...

- А что дальше?

- Ходил в автономку. Тогда как раз была англо-аргентинская война. Как только возвращались, спешил на экзамены. Тяжело было.

- И как относились сослуживцы к увлечению стихами, литературой?

- Все по-разному. Приходилось потом, конечно, иногда выходить лишний раз на дежурство. Но я не жаловался. Говорил, что литературный дар – он не мой, он дан свыше. Я вообще считаю, что не надо выделять людей творческих профессий. Нельзя пренебрегать другими людьми. Я ко всем отношусь с уважением. Вот я ночью недавно проснулся, написал четыре стихотворения. Это как способность дышать. Стихи – это прозрение.

- Интересно.

- Вы задавайте вопросы. У меня было много интересных встреч... Вот недавно ваша газета писала о Сергее Довлатове. Мне тоже приходилось с ним встречаться. В Доме писателя на Шпалерной, а тогда Воинова. Хорошее было здание, жаль, что оно сгорело в девяностые.

- А что с Довлатовым?

- Зашел тогда в кафе Дома писателя. Сидит высокий, молодой мужчина. Я был в форме курсанта, главного старшины. А он мне: «Сержант, иди ко мне!» Кстати, он служил во внутренних войсках и в принципе с уважением относился к военным. Мы с ним выпили портвейна. Подошел секретарь по работе с молодежью Михаил Папанин. «Слушай, – говорит, – Серега, а ты неплохо пишешь». Сергей отвечает: «Я знаю, что неплохо пишу. Так возьмите и опубликуйте меня». Папанин ему говорит: «Да тебя еще опубликуют». Довлатов смотрит на него с грустью: «Я не хочу потом, хочу сейчас». Вот такая она, литературная среда… А сейчас Довлатова поднимают как можно выше и используют для собственного пиара. Прицепляются что к нему, что к Бродскому, как к паровозам.

- Мне вот что интересно. Вы в конце восьмидесятых стали членом Союза писателей. Насколько это было важно тогда?

- Все хотели в Союз писателей вступить. И Довлатов хотел. Скажем, в «Сайгон» заходишь, там стоят всякие неопрятные люди, ругают Союз писателей, но сами хотят в него попасть. А я был военным человеком и вступил с теми, кто был старше лет на десять. Нам членский билет давали вместе с известным критиком Виктором Топоровым. А тогда на гонорары с одной книги можно было купить «Жигули». Человек мог нормально жить. По статусу это было все равно, что стать доктором наук. К слову, одну из рекомендаций мне давал Михаил Дудин.

- Да, сейчас памятник ему поставили на Петроградской стороне.

- Он этого более чем достоин! Мне очень жаль, что молодежь Дудина не знает.

- Сейчас поэзию мало издают просто.

- Да, государство ушло из этой сферы, и это плохо. Появилось много графоманов. Из двадцати книг одна представляет какой-то профессиональный интерес. Кто-то даже рифмовать нормально не умеет... Сейчас можно выпустить книгу с названием «Пустота» и без текста. Некоторые люди будут восторгаться.

- Это же концептуализм.

- Интерес к поэзии не пропал. Но ее не найти. Вот в «Дневнике» я ее не видел. И не видел, чтобы вы интервью брали у хороших поэтов. Приходите к нам, у нас в Союзе писателей России очень много хороших поэтов. Потому что к нам очень сложно попасть. Сначала обсуждается кандидатура на секции, потом в бюро, потом приемная комиссия... Причем нужно собрать две трети голосов. А потом уже в Москве принимается окончательное решение. Несколько этапов нужно пройти. В год принимаем, как во времена Советского Союза, пять-шесть человек. Держим уровень.

- В нашем Доме писателя сейчас находятся сразу два союза писателей. Вам там не тесно?

- Мы с главой Союза писателей Санкт-Петербурга Валерием Поповым поддерживаем прекрасные, дружеские отношения. Наши союзы вместе являются учредителями Книжной лавки писателей, которая очень помогает литераторам. Любовь Пасхина сейчас ей заведует и прекрасно разбирается в своем деле. «Книжные аллеи» мы сейчас проводим. Некоторые пытались нам навязать, что вот мол у нас борьба. Но это не так. У нас в союзе тоже есть либералы. А вообще писателей не может быть много. Потому что талант от бога, а бог не рассыпается.

- Вы молодых много ругаете, а учите их как-то, уровень их подтягиваете?

- Да у нас есть несколько литобъединений: «Молодой Петербург», «Приневье». Есть мастерская имени Юрия Шестакова, вы о нем ничего не слышали наверняка, но это известный поэт, мой хороший товарищ. О нем отлично отзывался Арсений Тарковский. В Союзе писателей России есть известные люди, но нет попсы. А сейчас ведь всем нужна попса. Знаете, чем отличается герой от кумира?

- Чем?

- Герой всегда жертвует собой, а сейчас героев нет. Сейчас кумиры, о них говорят: «Посмотрите, в каких он кроссовках, на какой он машине». Так что важно не сотворить себе кумира. А нужно помнить и не забывать наших предков. Есть указ Путина о национальной безопасности. И там существует раздел «Культура», где говорится, что приоритетными должны быть духовно-нравственные ценности. Я разговаривал с молодежью, но она не знает, что это такое. Люди думают, что Интернет – это так же естественно, как солнце. Я спрашиваю: а что будет, если Интернет отключат? А они не знают, что сказать, не знают… Вот в чем беда.