– В этом году фестиваль проходит в пятый раз. Что-то изменилось по сравнению с предыдущими годами?

– Первые три года сцена для «Дня Д» обустраивалась в курдонере дома 23 по улице Рубинштейна – там, где и жил Довлатов. Но в прошлом году жители воспротивились, а мы, организаторы, не стали искать компромисс и ушли. Жителей я понимаю, хотя и не принимаю... В прошлом году сцену поставили на парковке «Владимирского пассажа», а в этом – мероприятия будут рассредоточены по разным площадкам. Например, сквер Сергея Довлатова на Загородном проспекте и двор Фонтанного дома.

– Как получилось, что одной из площадок фестиваля стала лютеранская кирха?

– В Яани Кирик будут не только показывать фильм про Довлатова и Бродского, но и играть любимый Довлатовым джаз. Там проведут фокстерьер-парад в честь Глаши – собаки Довлатовых, описанной в «Наших». Кирха напоминает об эстонском периоде жизни Довлатова – кстати, в Таллине его очень почитают.

– А в Петербурге? Количество поклонников множится?

– Остается на прежнем уровне. Как и у Стругацких, у Бродского. Кстати, в этом году «День Д» будет частично проходить и на московской площадке: там организован аукцион памятных артефактов. В Москве тоже любят Довлатова, хотя его жизнь со столицей никак не была связана. А в Штатах число поклонников Довлатова растет за счет тех, кто читает его уже на английском языке. К счастью, при переводе он не теряет в качестве. А вот русская эмиграция третьей волны – некогда основной потребитель его творчества – постепенно вымирает.

– Фильмы о Довлатове вам понравились? Они могут способствовать увеличению популярности у молодежи?

– Сам я больше всего люблю «Комедию строгого режима». Особенно сцену, где все заключенные поют «Интернационал». Чувствуешь силу текста... я не гимн имею в виду. Фильмы «Конец прекрасной эпохи» Станислава Говорухина и «Довлатов» Алексея Германа-младшего раздражения не вызывают, но чего-то в них не хватает. В Довлатове очень много прозы, большое значение имеет язык, а это на экране не передать... Впрочем, у Германа-младшего хорошо поработал художник: 70-е годы изобразить удалось прекрасно. И актер там был хороший.

– Все-таки это фильмы не по произведениям, а биографические. Про бытие советского журналиста.

– По сути, журналистикой Довлатов занимался только в Таллине. В Ленинграде то, что он делал, правильнее назвать пропагандой, и к этому у Довлатова никакой склонности не было. Правильнее было бы назвать Довлатова последним советским писателем и первым постсоветским журналистом. Им Довлатов стал уже в Америке. Там в те годы отмечалось бурное развитие новой русской журналистики, и журнал «Новый американец» стал флагманом.

– Почему в этом году фестиваль Довлатова носит название «Бронзовый век»?

– Мы решили придумать новую тему подачи и назвали ее словами Ахматовой: бронзовый век русской литературы. Хотя сама Ахматова творила во времена Серебряного века, именно она заметила, что в 1960-е в Ленинграде появилось симпатичное молодое поколение писателей. Это поколение Довлатова и его сверстников, которые родились между 1930 и 1941 годами, у которых в школе висел портрет Сталина, а в университете – уже Ленина и Хрущева. Первое поколение, которое не попало на войну. Многие из него были вынуждены уехать в эмиграцию, для большинства это ничем хорошим не кончилось, но Довлатова реально спасло. Да, это очень сложно – бросать свою аудиторию. Но обстоятельствами он был загнан в такую ситуацию, что уже был готов к физическому и моральному концу. Если бы Бродский не уехал, он остался бы Бродским и в Ленинграде. Солженицын бы остался Солженицыным. А Довлатов бы не смог.

– Нужен ли городу музей Довлатова? Вместо того, чтобы распродавать его вещи на аукционах?

– У меня самого есть «автограф» Довлатова – чек, который он подписал за гонорар, полученный на радио «Свобода». Но настоящий музей – это не кладовка вещей, а некое пространство, в котором работают экскурсоводы. Для меня образцовым литературным музеем является Мойка, 12, где про-водят такую экскурсию, что в конце ты уже плачешь оттого, что Пушкин погиб. Если ты нормальный человек и слушаешь хорошего экскурсовода, то у тебя происходит катарсис. А что дает музей Некрасова? Квартира и квартира. Я против идеи музея Довлатова, хотя обустроить его совсем несложно: квартиру в доме на Рубинштейна может выкупить даже меценат, а не город. Но жильцы дома и так раздражены соседством. Вещей интересных нет: Довлатовы были бедными людьми. Это у родителей Бродского друзья выкупили всю обстановку, потому что поняли, что вещи могут стать мемориальными. А у Довлатова даже мебели не осталось, потому что он раздал все перед отъездом.

– Вы сняли свой документальный фильм про Довлатова. Не хотите ли снять продолжение?

– Пока не собираюсь. Новых персонажей найти вряд ли удастся. Мне посчастливилось найти аудиозаписи с автоответчиков – то, что он надиктовывал своей американской подруге Алевтине Дробыш, когда не мог до нее дозвониться. У Довлатова уже был запой, из которого он так и не вышел... Но способности к комплиментам он не утратил и читал их своим замечательным баритональным тонированным басом.