– Михаил Иосифович, вы опубликовали Довлатова первым в Советском Союзе. Почему вы решили это сделать и как познакомились с его творчеством?

– Впервые о Довлатове я услышал, когда в 1979 году переехал из Ленинграда в Таллин. Я тогда работал в газете «Молодежь Эстонии». Оказалось, семью годами раньше, во времена более либеральные, Довлатов уже произвел тот же переезд и с той же целью: издать свою книгу. Ему просто не повезло: рукопись «Зоны» нашли при обыске одного местного диссидента, обвиняемого в антисоветской деятельности. И уже набранную книгу КГБ приказало уничтожить. Но кое-что в рукописях ходило среди знакомых.

В конце 1980-х годов я заведовал отделом русской литературы журнала «Радуга». Началась перестройка, и эстонская культура фрондировала. Мысль напечатать Довлатова была естественной: это давно полагалось сделать – по справедливости, по жизни, по литературному уровню. Могли дать за это по голове, но вдруг проскочит! Так эти рассказы и появились. А через пару лет Довлатова печатали уже все.

– В чем, на ваш взгляд, феномен Довлатова? 

– Талант бесспорен, это подтверждается тридцатью годами читательской любви и огромными тиражами. Масштаб таланта, его специфика – это всегда вопрос дискуссионный. А вот место в русской литературе Довлатов сегодня занимает выдающееся. Просто самый знаменитый, читаемый и любимый советский (и антисоветский) русский писатель второй половины ХХ века!

С точки зрения сугубо литературной, с точки зрения блеска и мастерства формы, глубины мысли и силы сюжета – рассказы Василия Аксенова, Василия Шукшина и Владимира Маканина, повести Стругацких – представляются неизмеримо выше, совершеннее. Феномен Довлатова, представляется мне, в его огромной читательской востребованности. Это его время и его место – массовый образованный читатель постсоветской России. Довлатовская горькая ирония, сарказм талантливого неудачника, предельная простота формы, юмор застольного остроумца – да это же матрица души чуть не каждого позднесоветского интеллигента! Это просто, это жизненно, это душевно и безнадежно, трагично и смешно в своей бытовой повседневности.

Внутренний герой Довлатова – слабый и умный человек с амбициями, над которыми он сам издевается. Это летопись саморазрушения творца, бунт которого превращается в буффонаду. Да, это портрет нашего спившегося поколения! Сколько их было в одном только Ленинграде, скольких я знал, и никто уже их не вспомнит…

И еще одно: Довлатов очень легко читается, что тоже ко времени.

– В своем романе «Ножик Сережи Довлатова», вышедшем почти 30 лет назад, вы критикуете Довлатова и ругаете его. Его поклонники обвиняли вас в зависти. За прошедшее время ваше отношение к нему изменилось?

– Это не роман о Довлатове. Это повесть о двух вариантах судьбы ленинградского писателя, удушенного застоем. Один вариант – уехать в Америку, писать свободно и издать там все. Но – малыми тиражами, ничего не изменив в мире, и тебя знает только круг коллег и друзей, несмотря на несколько престижных переводов. И однако – легенда о тебе, миф о тебе живет в родной стране, которую ты покинул. И второй вариант – остаться в самом тихом месте тоталитарного государства, вытерпеть все, предусмотреть все, ждать годы и годы – и выпустить книгу, которая по теории вероятности выйти в СССР не могла. Ее прочтет больше народа, но меньше заметит критика.

В судьбе одного – есть нечто величественное, трагичное и горькое: он изгнанник! Он страдалец. Но он верен себе. Второй может выглядеть удачливым, успешным, но и он все равно не получил того, о чем мечтал: славы трагического героя и титана. Споры двух героев в романе – это спор раздвоившейся судьбы. Оба промахнулись. Оба эмигранты – по ту или эту сторону границы. Распад Советского Союза окончательно уровнял их в неудаче.

И когда умирает один – другой оказывается на краю света, над адской бездной. Они – зеркальное отображение друг друга в разных обстоятельствах, предложенных выбором. Должен признаться, этот текст сложноват для любителей бытовой прозы. И мало кем был понят.

– Стоит ли, на ваш взгляд, включать произведения Довлатова в школьную программу?

– Это комплексный вопрос. Будь моя воля, советская проза (именно «советская», так говорили, так она называлась, не надо переименовывать ее в «русскую», начавшуюся после 1991 года) была бы представлена в школьной программе Анатолием Гладилиным, Василием Аксеновым, Валентином Катаевым, Василием Шукшиным, братьями Стругацкими, Василем Быковым, Варламом Шаламовым. И вот в этом ряду у Сергея Довлатова нашлось бы свое место. Палитра советской жизни и советской литературы сегодня без него выглядит неполной.