Яндекс.Метрика
  • Дмитрий Северюхин

Рассказы Дмитрия Северюхина

Публикуется в рамках совместного проекта газеты «Петербургский дневник» и Союза писателей Санкт-Петербурга
Фото: «Петербургский дневник»

Кенгуру

Однажды в начале 1990-х годов, когда слово «дефицит» стало постепенно забываться, а денег мне уже хватало на все, зашел в богатый продуктовый магазин на углу Литейного и Фурштатской – в «кагебешный гастроном», как по устойчивой памяти продолжали называть его старожилы. В мясном отделе среди прочего предлагалось филе кенгуру по цене не дороже говядины. В нашей относительно сытной юности мы не знали, что такое авокадо и киви, изучали ананасы и бананы по картинкам детского лото, а бутылку кока-колы видели только в фильме «Лимонадный Джо». А тут вот, понимаете: филе кенгуру! И ведь не дорого. Купил полкило и поспешил домой, предвкушая увлекательное вечернее кулинарство.

Едва начал нарезать кусочками жестковатое темное мясо, младшие сыновья-близнецы, заглянувшие на кухню, хором заявили, что ни при каких обстоятельствах этого есть не будут. Старший же, не желая огорчать отца, деликатно сообщил, что попробует кусочек немного позже, если внезапно почувствует острый голод.

Обидевшись на такую нелюбезность со стороны сыновей, демонстративно поставил мисочку с кровавым мясом на пол для кота, который, к моей радости, мигом принесся из дальней комнаты к своей посудине. Ликование было недолгим: тщательно обнюхав угощение, он начал энергично закапывать его в пол поочередно всеми лапами.

Невозмутим, хотя немного озлоблен, стал тушить кенгурятину в сметанном соусе с добавлением горчицы и постного масла, сдобрив перцем, чесноком и сушеным сельдереем. Поскольку эти пряности не смогли унять широко распространявшийся по квартире запах, не имевший аналогов в моей ароматической памяти, последовательно извел все домашние запасы сухих приправ, включая разрыхлитель теста и пакетик для глинтвейна. Это, однако, не помогло, и детям пришлось плотно позакрывать двери своих комнат.

Настроение поднял неожиданно пришедший ко мне по какому-то делу художник Вовка Комельфо. Усадив его за стол, достал из холодильника чуть начатую литровку водки и разлил по предварительно замороженным рюмкам. В ответ на мои действия художник решительно заявил, что пить не будет, так как обещал жене вернуться от меня трезвым. «А под кенгуру – будешь?» – спрашиваю вкрадчиво с затаенной надеждой. «Вот под кенгуру – буду», – с грустной уверенностью отвечает Вовка, отводя глаза. Выпили холодную, закусили горячим, повторили и так далее. Короче говоря, кенгуру пошлó. Как довел Вовку до двери, в точности не помню – много ведь лет пробежало.

Потом как-то попался мне в руки большой том Альфреда Эдмунда Брэма «Жизнь животных», где в разделе «Отряд XIV. Сумчатые» написано: «Пищу кенгуру составляют травы, особенно так называемая «кенгуровая трава». Сами же животные потребляются разве только нетребовательными дикарями, так как мясо их, темного, кровяного цвета, сухо и безвкусно. Тем не менее за кенгуру усердно охотятся и черные, и белые; последние, впрочем, больше ради развлечения, оставляя убитую дичь гнить в лесу» (Брэм А.Э. Указ. соч. С. 137).

Герой

Как-то в юности в канун новогодних праздников оказался в Гостином дворе. На первом этаже Перинной линии было очень многолюдно, покупатели двигались вдоль прилавков плечом к плечу, шаг за шагом. В какой-то момент грузчик, продвигавший по проходу массивную железную телегу с товаром, больно задел кого-то, что тут же привело к падению не одного, но сразу нескольких человек, цеплявшихся друг за друга в попытках удержаться на ногах. Далее последовала агрессивная перепалка между потерпевшими, которая привела к мордобою, вовлекавшему все более широкий круг участников – как мужчин, так и женщин. Внезапно к дерущимся пробрался крепкий бритоголовый мужчина с татуированными цифрами на открытой шее и, чуть обозначив наступательное движение в сторону одного из зачинщиков, хрипловатым голосом размеренно произнес одну непонятную мне в то время фразу. Удивительным образом эта фраза произвела на всех магическое действие: драка не только моментально прекратилась, но переросла в братание, сопровождавшееся потоком взаимных извинений и вежливых объяснений.

Через несколько лет после описанного события, казалось бы, истлевшего в памяти, меня назначили комиссаром большого студенческого стройотряда, отправленного от Политехнического института в Вуктыл – городок нефтяников и газовиков, расположенный на живописном берегу Печоры, примерно посередине между Сыктывкаром и Воркутой. Вуктыл, в силу своего столь удачного географического положения, был известным местом пребывания лагерников и поселенцев «на химии».

В один воскресный вечер несколько моих студентов, из тех, что были повзрослее и покрепче, в поисках приключений отправились на танцы в местный дом культуры или, как сказали бы теперь, клуб. Вернулись мои «романтики» как-то очень скоро да в каком-то смурном молчаливом настроении. Прошло немного времени, и к нашим палаткам, расставленным на крутом берегу в отдалении от жилых домов, стала грозно приближаться большая компания местных.

Студенты, в панике высыпавшие из палаток, притом многие без очков, начали было без команды строиться то ли как на парад, то ли как для покорного принятия грозившей всем экзекуции. Меня же, как главного, стали выпихивать вперед для переговоров.

В сомнамбулическом от страха состоянии вышел вперед навстречу вожаку и остановился, ожидая его действий. Он также двинулся ко мне и тоже остановился на некотором расстоянии. На его обнаженной крепкой шее виднелись татуированные цифры, моментально вызвавшие в моем сознании давнее воспоминание. И тогда, при чудовищном напряжении памяти, воли и нервов, я сделал ЭТО. Чуть обозначив телом наступательное движение в сторону пахана и не моргая глядя ему в глаза, хрипловатым голосом размеренно произнес ту самую магическую фразу. После кратчайшей паузы он бросил наземь саблю-пилу и распахнул мне объятия, дав тем самым сигнал к общему братанию. Я же долго еще не мог прийти в сознание и с каменным лицом принимал поздравления и возвышенные комплименты друзей. 

Кстати, вот она, эта заветная фраза: «Ща ты у меня перекинешься, дурачок».

ДМИТРИЙ СЕВЕРЮХИН 

Родился в Ленинграде в 1954 году, литератор, художник и ученый, доктор искусствоведения, профессор петербургских вузов. Автор шести книг поэзии и прозы, многих трудов по истории отечественного искусства, литературы и общественной жизни, а также ряда изобретений в области электронных технологий. Отец восьмерых детей.

МНЕНИЕ ПИСАТЕЛЯ СЮЗАННЫ КУЛЕШОВОЙ 

Художники пишут картины. Но случается, особо талантливые художники пишут рассказы. Та же точность штриха, полнота образа, уместность красок, ничего лишнего – вчитаешься и увидишь. Две картины в прозе Дмитрия Северюхина именно таковы.

Закрыть