О своем блокадном детстве заслуженный учитель РСФСР, почетный житель Сестрорецка Татьяна Сиркия рассказывать не любила. Тяжело. Но для «Петербургского дневника» она сделала исключение.

Немецкий самолет в небе

«22 июня был яркий солнечный день. И вдруг соседка кричит моей маме: «Зина, Зина, война!» Народ высыпал на улицу, и все кричали. И тут же мы заметили высоко-высоко в небе немецкий самолет. Мы их моментально научились отличать: у немецких самолетов совершенно другой гул. Они летали высоко, не спускались, потому что около музея «Шалаш Ленина» стояла зенитка, она сбивала самолеты, и низко они никогда не летали. Управляли этой зениткой женщины.

Мы жили в Горской, мне было 6 лет. Поблизости от нашего дома поставили будку и часового. Он пропускал рабочих оружейного завода Воскова, работавшего всю войну, – в Сестрорецке уже была погранзона, и вход туда был по пропускам. Кругом стали строить какие-то убежища, рыли окопы, траншеи. Хорошо помню, что мы по этим траншеям бегали, догоняли друг друга и прятались».

Больше в детсад не ходила

«Однажды я возвращалась из детского сада – он был в Александровской, и за мной погнался дядька. Я прибежала домой, мама быстро закрыла все замки-запоры, а этот дядька стал стучаться в дверь. И он был настолько, как я думаю, уже ослабленный и голодный, что был не в состоянии выломать нашу дверь, но он сказал моей маме через дверь: «Я все равно ее поймаю и съем». После этого мама никогда меня больше в детский сад не отправляла».

Поселки будто вымерли

«В первую блокадную зиму наши северные поселки – Горская, Александровская, Тарховка, Лисий Нос – как будто замерзли, будто вымерли.

Раньше ходили поезда, на лошадях ездили – почти в каждом дворе, особенно в Лисьем Носу, были лошади. Мы ходили друг к другу в гости, пели песни, праздники отмечали, флаги вывешивали. А тут всякое общение прекратилось. Соседний с нашим домом участок разбомбили – самолеты все-таки иногда прилетали. В марте 1942 года объявили об эвакуации. Мы сложили вещи в большой четырехугольный платок, погрузили все в финские санки и пошли в Лисий Нос, где стоял состав. Эвакуировались впятером: мама, я, 8-месячная сестренка Леночка – она родилась уже во время войны, бабушка и мамина племянница».

Открыть двери в полуторке

«До Ладожского озера ехали в пассажирском составе, потом нас пересадили в машины, велели сесть поближе к кабине и накрыли брезентом. Колеса машин наполовину были в воде, дверь в кабине водителя была открыта. Все машины ехали с гудками и открытой дверью. Если что-то случится, водитель мог выпрыгнуть и быстро помочь людям. А машины шли не очень плотно друг к другу, и если какая полынья образовывалась, то ее с другой стороны объезжали. В Кобоне нас сразу накормили манной кашей – очень жидкой – и дали по куску хлеба. Сказали: «Мы можем вас накормить, вы не бойтесь, но нельзя. Если вы много съедите, вы умрете». Так убеждали людей, и это выполнялось».

Саяны, поросшие малиной

«Поезд довез нас до станции Шира. Вокруг было много-много телег. Нам сказали: «Выбирайте, на какой телеге хотите поехать». Мы выбрали и поехали в село Шипилинское-Тургуюл. Там все было добротное – дома, баня, больница, по склонам Саянских гор росли черная и красная смородина, малина, жимолость. Коренные жители их не собирали, брали только грузди и закатывали их на зиму в большие бочки. Нам выдали манную крупу, по 400 граммов масла, кедровые орехи и валенки. Спали мы все четверо на одной кровати – кроватей взять было неоткуда, что было, тем люди с нами, эвакуированными, и делились».

Все кричали и плакали

«Там мы встретили день Победы. Помню, весь поселок кричит: «Война кончилась!»
  
Но больше всего мне запомнился плач. Люди плакали. С одной стороны – радовались, с другой – плакали о тех, кто не вернулся с войны… У меня отец пропал без вести, у бабушки погиб младший сын. Мама очень плакала, и бабушка тоже.

Домой мы смогли выехать не сразу, только в 1946 году: надо было подкопить денег и продуктов на дорогу. Мы приготовили большую кастрюлю масла, насушили сухарей. На станции Шира мама забросила вещи в вагон, и поезд тронулся. Я успела вскочить – кто-то из взрослых меня втащил в вагон, а она осталась. В Новосибирске она меня нашла и дальше ехали вместе.

Вышли на Московском вокзале, на трамвае доехали до Финляндского. Поезд шел в Сестрорецк, мы вышли в Горской. Я хорошо запомнила, как поезд уже проехал, медленно шел, а наш домик был совсем недалеко от остановки и мама бегом побежала по шпалам, а я за ней».

ФАКТ:
55 лет жизни Татьяна Сиркия посвятила воспитанию юных петербуржцев. В администрации Курортного района вспоминают, что она была требовательным и справедливым педагогом, отличалась порядочностью и профессионализмом.

«Нас посадили в теплушки. Люди спали на тюках. По дороге от голода умерла Леночка, мы уже проехали Уральские горы… На станциях в поезд заходили люди в белых халатах и спрашивали: «Мертвые есть?» Мама сказала: «Есть». Отдали», — Татьяна Сиркия, заслуженный учитель РСФСР.