Заместитель главного врача по терапии Евгений Рыбин больше двух месяцев не видел своих трех детей. Младшей дочке всего 4 месяца, а старшая – конечно же, студентка медицинского вуза. Евгений Рыбин так самоизолировался от семьи из опасения ее заразить. Но изолироваться на работе невозможно: Елизаветинская ежедневно принимает по 250-300 пациентов, 20-30 человек из которых заражены тем же COVID-19.

Вне зоны

Официально в Петербурге три крупных стационара не были перепрофилированы под инфекционные: Елизаветинская больница, НИИ скорой помощи им. Джанелидзе и Городская больница № 26 на улице Костюшко. На них легла основная нагрузка по приему и лечению всех экстренных пациентов с так называемыми соматическими заболеваниями: инфарктами, инсультами, почечными и печеночными коликами; пострадавшими в результате ДТП и травм.

«С точки зрения перепрофилирования общий стационар переделать под инфекционный сложно. Если учреждение корпусного типа, то разделение на чистый и инфицированный блоки, создание системы шлюзов возможно, но перемешивание среди подразделений больницы все равно будет. Поэтому разделить нашу больницу, построенную в 1982 году, на крыло чистое и крыло инфекционное – это все равно нарушить какие-нибудь правила санэпидбезопасности, потому что перемещение персонала внутри полностью не устранить», – рассказывает Евгений Рыбин.

Елизаветинская больница одной из первых, еще в марте, начала разграничивать потоки пациентов. Отделение скорой помощи (приемный покой) имеет весьма ограниченное помещение, там сразу больных разделили на условно инфицированных с признаками лихорадки или с катаральными явлениями, размещая в специально оборудованный изолятор. Туда же приходили и врачи для оказания помощи.

Это были первые противоэпидемические мероприятия в стационаре-тысячнике, дальше в зависимости от эпидситуации их только усиливали. Было закрыто от прочего персонала отделение скорой помощи, туда распределили тех, кому предстояло теперь работать только там. Организовали зону с большей вероятностью инфицирования – красную зону. Создали отделение изоляции – отделение повышенного эпидконтроля, где находились пациенты с высокой вероятностью вирусной инфекции. Там работают в «тяжелых» средствах индивидуальной защиты, включая противочумные костюмы, щитки, респираторы, две пары перчаток. Это стандартная форма одежды для красной зоны. Медицинский работник там безвыходно проводит от 4 до 8 часов в зависимости от смены.

Спрашиваем у Евгения Рыбина, что за красная зона в условно соматической больнице, ведь к ним не должны попадать инфекционные больные.

«Это изоляционное отделение организовали как вынужденную меру. Пациенты поступают в наш условно чистый стационар с тяжелой соматической патологией, часто в процессе диагностики выявляется заражение коронавирусом. Но в первую очередь необходимо оказать весь объем экстренной медпомощи, при этом соблюдая все мероприятия инфекционной безопасности, – рассказывает Евгений Рыбин. – Мы оказываем человеку экстренную помощь и изолируем – это крайне важное противоэпидемическое мероприятие, которое предупреждает распространение инфекционного процесса. И дальше, к сожалению, этот пациент может оставаться в изоляторе много часов и даже суток. Это связано с тем, что перевод в ковидные больницы может быть весьма проблематичен, особенно пациентам с тяжелой соматической патологией: с тяжелыми травмами, сложной хирургической патологией, находящимся на гемодиализе. Их перевод выполняется в ручном режиме через администрацию».

Из 1400 медиков больны 300

Пациенты с каждым днем все тяжелее – это констатируют врачи всех больниц. Дома сидят до последнего, вызывают скорую, когда состояние становится катастрофическим. Родственники находят их без сознания с трех-четырехдневными перитонитами, инфарктами, инсультами. Объем помощи таким пациентам и так очень большой: это интенсивная терапия в условиях реанимации. И, помимо этого, у них еще часто признаки ковидного процесса.

«Боятся госпитализироваться. Особенно для пациентов старшего возраста присоединение к любой хронической патологии еще и инфекционного процесса может быть фатально, – считает Евгений Рыбин. – Но сейчас основная наша проблема не в количестве и тяжести пациентов. У нас сильные бригады специалистов, мы можем оказывать помощь с любой тяжестью, но проблема в том, что врачи, даже защищаясь, болеют. И сейчас очень большой кадровый дефицит из-за заболевших коллег. Не перекрываются дежурные смены, графики дежурств. Те, кто остается, работают с повышенной в 2-3 раза, не преувеличиваю, нагрузкой».

Из 250-300 ежесуточно поступающих в Елизаветинскую больницу пациентов ежедневно выделяется 20-30 пациентов с пневмониями, читай – с COVID-19. При этом медикам приходится заниматься их тяжелой соматической патологией: инфарктами, инсультами, тяжелыми перитонитами, травмами. Практически все врачи и медсестры больницы, и особенно медперсонал первичного контакта, работающий в отделении скорой помощи, ежедневно контактируют с такими больными. Помимо этого, много пациентов поступает в разной степени инкубационного периода, и у человека с инфарктом через некоторое время начинается лихорадка или он задыхается. Тогда ему делают КТ и переводят к коллегам из ковидных больниц. После выявления его изолируют, но за все это время он заражает медперсонал, которого и так катастрофически не хватает.

Из 1400 человек медперсонала Елизаветинской больницы (600 врачей и 800 среднего и младшего персонала) на больничном находятся 300 человек. Один доктор – завотделением пульмонологии Лилия Уон – умерла, у нее был диагностирован коронавирус. Оставшиеся работают в сумасшедшем графике: сутки через сутки плюс дневная смена.

Дождаться теста

Стационар официально не перепрофилирован под инфекционный, где, в отличие от соматических больниц, надбавки автоматически предусмотрены всем медикам, потому что там в той или иной степени все в контакте с зараженными больными. В соматических медучреждениях, чтобы иметь юридические основания для выплаты работнику надбавки, надо в первую очередь иметь подтверждение, что у данного пациента есть коронавирусная инфекция.

«Да, мы у себя внутри стационара их не лечим, но регулярно встречаемся и при поступлении, и при переводе. Проблема в том, что в дальнейшем у нас нет информации о результатах вирусологической верификации по данным пациентам. Это закрытые базы Комитета по здравоохранению и Роспотребнадзора, – говорит руководитель. – Если по определенным пациентам мы получаем официальное подтверждение референсной лаборатории – их у нас в городе всего три – о том, что у данного пациента верифицирован коронавирус, то далее составляются списки всего персонала, который принимал участие в лечении, и им начисляются надбавки. К сожалению, такая ситуация приводит к напряжению среди сотрудников и создает ощущение несправедливости. Но получение верификации очень проблематично».

Проблема и в лабораторной диагностике. На нее завязано не только получение компенсаций, но и выход человека с больничного. Некоторые сотрудники с банальными ОРВИ 3-4 недели вынуждены сидеть на больничном, пробы берут, но результаты приходят очень нескоро, и людей физически не выписывают до получения отрицательных результатов.

Мы победим, но будет трудно

«По социально-экономическим последствиям нынешняя пандемия не имеет аналогов. С этим медицина впервые глобально сталкивается, поэтому некоторые противоэпидемические мероприятия приходится выполнять с листа, пробовать разные модели. Никто точно не знает, что нужно делать и как делать, но бездействие в данном случае – самый худший вариант», – считает заместитель главного врача.

Тем не менее кандидат медицинских наук Евгений Рыбин уверен, что и эту пандемию мы переживем и после нее многому научимся. А сам коронавирус будет еще долго изучаться врачами и учеными. По его мнению, COVID-19 – это не просто инфекция.

«Я веду мониторинг пневмоний в нашем учреждении давно, но то, что я вижу сейчас по изменениям в организме, убеждает: коронавирусную инфекцию нельзя отнести к банальной респираторной инфекции, потому что поражения, которые вызывает этот вирус, изменения в легких – это больше, чем пневмония. Это изменения, которые затрагивают микрососудистую циркуляцию. Почему погибают пациенты с диабетом, с заболеваниями сердечно-сосудистой системы? Потому, что у них микрососуды в легких и других системах уже находятся в скомпрометированном состоянии, – рассказывает врач. – Характер поражения не такой, как при гриппозной пневмонии. Здесь поражения связаны с микрососудистой частью. Здесь не просто воспаление, а усиленное тромбообразование. Для нас это новое клиническое состояние и новый механизм тонатогенеза, и то, что мы видим в легких, это верхушка айсберга».

Евгений Рыбин тем не менее уверен, что пик мы уже прошли. Те люди, которые в большей степени были подвержены инфекции, уже, скорее всего, заболели. В будущем выработается общественный иммунитет, и при достижении определенного количества переболевших интенсивность инфекции будет снижаться, пики тоже будут более сглажены.

«В это трудно поверить, когда на улице ты видишь толпы беспечных людей, которые гуляют без масок. Возникает диссонанс. Ты проводишь по 12-14 часов в больнице, видишь реальную ситуацию – а потом наблюдаешь, насколько люди не осознают серьезность ситуации даже сейчас», – заключает заместитель главного врача Елизаветинской больницы.