16 февраля 1831 года в селе Горохове Орловской губернии родился Николай Лесков. Он вышел не просто из «гущи народной жизни», но из экзотической ее гущи.

Его отец, «большой, замечательный умник и дремучий семинарист», в Орловской уголовной палате выслужил потомственное дворянство в качестве местного Шерлока Холмса, но после ссоры с начальством был вынужден всем семейством из семи человек перебраться под Кромы в Панин хутор. Затем Лесков в Орловской гимназии за пять лет окончил лишь два класса, за ними последовала канцелярия орловского суда, киевская казённая палата, где к 1856 году он дорос до губернского секретаря, попытки слушать университетские лекции, общение с паломниками и сектантами, работа в компании «Шкотт и Вилькенс», пытавшейся «эксплуатировать всё, к чему край представлял какие-либо удобства», — отсюда и опыт хозяйственника, и необходимость «странствований по России», не просто наблюдая, но погружаясь в ее реальные дела и заботы.

Я думаю, впоследствии писал Лесков, «что я знаю русского человека в самую его глубь и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под тёплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…» — тут еще и не каждое слово поймешь: лингвистическая экзотика тоже стихия Лескова.

И первой его публикацией была не беллетристика, а публицистика — «Очерки винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», опубликованные в «Отечественных записках» 1861 года. И первую травлю он пережил, когда решился написать о коррупции полицейских врачей. Из-за этой травли он был вынужден оставить службу, а «либеральный террор» впоследствии выдавил его из «прогрессивных» журналов. Жрецы прогресса не знают жалости, ибо ощущают себя служителями высшей силы. Но Лесков в антинигилистических романах «Некуда» и «На ножах» и впрямь рисует «нигилистов» такими же циниками, как и Достоевский в «Бесах», хотя настоящие циники всегда изображают как раз моралистов.

С консерваторами у него тоже не вышло дружбы, ибо защищать он хотел не официальную власть и официальную церковь, а все самое яркое, мощное и диковинное в том народе, который он знал и любил.

«Левша», «Очарованный странник», «Воительница», «Овцебык», «Запечатленный ангел», «Несмертельный Голован», «Заячий ремиз» — можно долго перечислять эти ларцы с самоцветами, наполняясь счастьем от одних только названий.