Герд, когда вы по пали в чернобыльскую зону, что поразило больше всего?

Первый раз я попал туда в 1993 году, когда журнал National Geographic дал задание сдел ать обзор зараженных зон. Я приехал, остановился в гостинице. И не сразу получил представление о том, что происходит. Мне еще не разрешили увидеть самые страшные места и попасть внутрь реактора. Поэтому ощущение ужаса росло постепенно.

И какая картина особенно запала в память?

Одна из самых запоминающихся фотографий – так называемый красный лес. Точнее то, что от него осталось. Это зона между Припятью и самим реактором, в то время одна из самых зараженных. Это была буквально картина апокалиптического мира. Но в моей памяти осталась даже не она, а воспоминание о том, как сопровождающий убеждал меня, что оно самое зараженное. А потом показал в другую сторону и заверил, что там не опасно. Но мой счетчик Гейгера говорил совсем другое. Оказалось, что у него были данные, полученные 6 месяцев назад. И за это время ветер перенес зараженный песок из одной зоны в другую. Это значило, что нельзя доверять той информации, которую мне дают. Ее нужно проверять дважды или трижды. И это оставалось истиной до самого последнего дня пребывания в зоне.

На фото мы видим ученых, облаченных в специальную одежду. На вас она тоже была?

Конечно, на мне был надет точно такой же защитный костюм. Но когда мы переместились в другую, еще более зараженную зону, нам сказали, что мы не можем рассчитывать на дополнительную защиту. Потому что тогда напугаем других работников, у которых ее нет. На нас еще были надеты дозиметры и счетчики Гейгера. И нам сказали: «Спрячьте их!»

Чисто по-человечески было страшно?

Ехать или не ехать в зону, был мой выбор. Когда я там фотографировал, то не мог позволить себе быть напуганным. Я должен был собрать все свои силы, чтобы сфокусироваться на том, что делаю. Страх – это то, что приходит после.

Но обязательно ли было снимать на месте реактора? Расскажите, как это было.

На мне было защитное снаряжение, дополнительный трех-четырехслойный комбинезон, ультрасовременный счетчик Гейгера и дозиметр. На рабочих, которые сверлили дыры в цементных колоннах, чтобы стабилизировать крышу, были еще противогазы и баллоны с кислородом. Уровень радиации здесь был так высок, что, несмотря на всю амуницию, доступ был ограничен 15 минутами в день.

Эта ситуация для меня как фотографа была самой сложной. Пространство было темным, покрытым проводами, искореженными кусками металла и другими обломками. Я думал о том, как бы не споткнуться. И как увернуться от сильно зараженной цементной пыли, которая вылетала из-под сверл. Ведь снимать в противогазе я не мог, на лице была простая маска. Я знал, что у меня всего лишь несколько минут, чтобы запечатлеть среду, которую мало кто видел и куда мне вряд ли удастся попасть снова.

Когда мы пробыли там только половину времени из того, что должны были быть, счетчики Гейгера начали отчаянно пищать. И наши дозиметры тоже дали понять, мол, убирайтесь-ка отсюда подобру-поздорову! Уже снаружи я посмотрел на экран фотоаппарата, увидел, что снимки расфокусированы, и стал умолять пустить меня туда еще раз. К тому же я заметил часы, стрелки на которых остановились ровно в 1 час 23 минуты, когда время в Чернобыле замерло навсегда.

На ваших фотографиях немало людей, которых теперь называют ликвидаторами.

Да, одного из них я сфотографировал в 2005 году в минской больнице. Это была уже его третья операция. Он рассказал, что однажды на работу пришли люди и сказали, что надо помочь убрать последствия аварии. Их задача состояла в том, чтобы в течение полугода чистить колодцы, в которых текла зараженная вода. Они жили в палатках, работали посменно. Когда спустя 3 месяца пришли врачи и взяли кровь, результаты никому не сообщили. Но на следующий же день отправили домой. Без комментариев. Эти люди – ликвидаторы – не имели ни малейшего представления о том,
насколько это было опасно.

Фильм «Чернобыль», который вызвал у нас большой резонанс, вы видели?

Я смотрел эту картину дважды. Она абсолютно правдива.

О чем вы думали в Чернобыле: заработать денег, выполнить задание или донести правду?

Конечно, я не против зарабатывания денег. Это позволяет мне жить, путешествовать. Но мне также важно показать миру то, чего он еще не видел. Если бы это было только ради денег, я бы не снимал. Вы сами знаете, как тяжело журналисту получать деньги за такие снимки. Мы, фотографы, часто освещаем человеческие трагедии, катастрофы и отправляемся в неизученные места, понимая, что наша работа сопряжена с риском. Мы делаем это из глубокой заинтересованности в историях, рассказанных от лица жертв, которые при другом случае остались бы безгласными.