«Во мне весь мир: вся память бытия», – написала в одном из своих стихотворений петербургская поэтесса и филолог Лидия Люблинская. И она имела на это право, так как общалась с людьми, имена которых занесены во все энциклопедии. Один из них – Иосиф Бродский, чей день рождения отмечается сегодня.
 
– Лидия Ефимовна, в ваших стихах постоянно фигурирует Ленинград – Петербург...

– Это не удивительно: в Петербурге родились четыре поколения нашей семьи. Мой дед Павел Исаевич Люблинский был выдающимся ученым, членом Сената, хранителем кабинета уголовного права Санкт-Петербургского университета. Многие его труды находятся в крупнейших книжных хранилищах мира, в том числе в библиотеке Российской академии наук, Петербургской публичной библиотеке, библиотеке Конгресса США. Молодой профессор Бестужевских курсов Павел Люблинский влюбился в свою студентку, мою бабушку, и они поженились.

– При такой родословной почему вы не пошли по стопам деда?

– Дед и бабушка, помимо прочего, были полиглотами, мама окончила английское отделение Ленинградского института иностранных языков, позже преобразованного в филфак. Помню, как она читала стихи и песни на английском, как мы их разучивали. Поэтому во мне очень рано проснулся интерес к слову, к рисованию, к переводам. И я выбрала филологический факультет университета, пронеся через всю жизнь любовь к английской литературе, к поэзии в частности. Уже потом, когда мы общались с Иосифом Александровичем (Бродским. – Ред.), мы много говорили об английской и американской литературе, ее особенностях, о переводах и аналогиях с русским языком и литературой.

– А как состоялось ваше знакомство с Иосифом Бродским?

– Первая встреча случилась по трагическому поводу. У меня была подруга – грузинская поэтесса Дали Цаава. Кстати, именно ей посвящены широко известные строки из «Грузинской песни» Булата Окуджавы: «В темно-красном своем будет петь для меня моя Дали…» Помните?

Эта хрупкая восторженная девушка настолько увлеклась Бродским, что была вся во власти своего чувства. И однажды, видимо, не в силах сдержать эмоции, решила свести счеты с жизнью. Узнав об этом, я срочно приехала к ней. И когда Дали увозила скорая, мы и встретились с Бродским.

– И каким было первое впечатление?

– У меня возникли крайне противоречивые чувства. До этой встречи я много читала его стихов и переводов. Интересовала меня и его эпатажная фигура. Мне казалось, что это сноб с большим самомнением, нацеленный на успех. Но когда я его увидела, он оказался совсем иным. Каким-то растерянным, беззащитным. Возможно, это было связано с его личными обстоятельствами. Ведь он только недавно вернулся из ссылки и пережил разрыв с любимой женщиной. Под давлением всех этих обстоятельств он был совершенно угнетен. Отзывался на любое человеческое общение сердечно и искренне. У меня резко поменялось отношение к нему.

– И как складывались ваши дальнейшие отношения?

– Мы встречались в Публичке, гуляли по набережной Невы и паркам, много бродили по Васильевскому острову. Он приходил к нам домой и, облизываясь, смотрел на нашу библиотеку. Мы играли в буриме. И я так жалею, что в свое время уничтожила все эти листки.

– А приходило ли вам в голову, что это будущий нобелевский лауреат?

– Нет, никогда! Он был для меня мэтром, недосягаемой величиной, умницей, каких я еще не видела. Несмотря на молодость, я понимала, что это гениальный человек, общаться с которым надо как можно больше. А что он получит какие-то награды, мне и в голову не приходило. Такого количества духовной пищи я больше никогда не получала. Мы общались с начала 1968-го по 1972 год, и это для меня было большой радостью.

– Он говорил вам о своем отъезде?

– Я ничего не знала. Да и он сам, по-моему, этого не планировал. Но когда над ним нависла угроза, когда стало ясно, к чему все идет, он, как мне кажется, отнесся к этому недостаточно серьезно. Наверное, можно было предпринять какие-то шаги, потому что отъезд для него был страшной трагедией. Он так любил город¸ родителей, то, ради чего он жил… Это то же самое, что вырвать растение из почвы с корнем и выбросить.

Возможно, он понимал, что это навсегда, потому что был очень здравомыслящим и дальновидным человеком, но, к сожалению, не в отношении себя. После его отъезда наша связь прервалась.

– А как сложилась ваша судьба?

– По окончании университета я мечтала об аспирантуре, о Пушкинском Доме. Но мой любимый профессор Виктор Андроникович Мануйлов после очередного чтения стихов сказал: «Бросьте вы эти химеры, Лидочка. Пишите стихи!» Я стала посещать литературное объединение Глеба Сергеевича Семенова, который стал главным и любимым цензором моего творчества. Потом работала редактором в ленинградском отделении издательства «Музыка». И все время продолжала писать стихи. Сейчас у меня три сборника, готовлю следующий. Надеюсь, успею.

– А как складывалась личная жизнь?

– Сложно. Было много увлечений, много потерь. Потом мы встретились с моим сегодняшним мужем – человеком выдающимся, притом не только для меня. Владимир Александрович (Кунин. – Ред.) – доктор наук, человек энциклопедических знаний, прекрасный педагог, которого обожают студенты. Мы вместе с 1975 года. Дочь Инна пошла по следам бабушки и окончила английское отделение Университета имени Герцена. А вот внук, Павел Кунин, своей увлеченностью математикой пошел в дедушку: он студент и сейчас учится в Австрии.

– Значит, ветка Люблинских может прерваться?

– Увы. Но внук подумывает о том, чтобы взять двойную фамилию. История нашей семьи заслуживает продолжения.