«Петербургский дневник» поговорил с писателем Михаилом Кураевым, за спиной которого 30 лет в сценарном отделе «Ленфильма» и десятки книг, запомнившихся читателям.
 
– Вы впервые опубликовались накануне своего 50-летия. Это необычно. Скажите, как же так получилось?

– Мое обращение к слову – реакция на работу в кино. Кино я выбрал, как говорится, по любви, а сценарный отдел «Ленфильма» для меня был оптимальным местом в кинопроцессе. Но в кино слово – это подсобный материал. Слово в кино – смертник. Сценарий, увы, – литература одноразового использования. По пьесе могут поставить множество спектаклей, но ни по одному сценарию, как бы он ни был хорош, второй раз фильм не снимут. Получается, что сценарий – это как бы подсобная литература. В то время как слово самодостаточно, оно – строительный материал удивительных миров!

– И когда вы начали писать?

– Помните, как Акакий Акакиевич приходил из канцелярии домой и писал свои любимые буквы? Вот и мне было интересно, придя со студии, писать фразы, неуязвимые для кино. Моя повесть «Капитан Дикштейн» как раз и начинается с такой фразы: «Игоря Ивановича Дикштейна покидал сон…» Одно дело «проснулся», и совсем другое – «покидал сон». Можно это снять? Нет.

Друзья-литераторы стали предлагать повесть в разные журналы. Однако ленинградские журналы ее отвергли. Я был знаком с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым по работе над фильмом «Князь Игорь», но рукопись к нему попала не от меня. К моему удивлению, он прочитал и спросил, в какой журнал он бы мог рекомендовать эту вещь. Я подумал: если Дмитрий Сергеевич входит в редколлегию «Нового мира», не посылать же повесть в «Сибирские огни»?

Во время командировки в Москву зашел в редакцию «Нового мира». В приемной почти столкнулся с главным редактором Сергеем Залыгиным. Назвал себя. В ответ услышал: «Я вас не вызывал. Я занят. Будем печатать. Приносите еще».

Вот с этого «приносите еще», можно сказать, началась вторая часть моей биографии. Приносить было нечего. Пришлось уйти со студии и после «коллективного» творчества заняться работой «кустаря-одиночки».

– Кстати, получается, что на «Ленфильме» вы застали золотую эпоху.

– Я пришел на студию в 1961 году. Еще в силе были старые мастера – Григорий Козинцев, Александр Иванов, Иосиф Хейфиц, созрели послевоенные выпускники ВГИКа и ГИТИСа – Владимир Венгеров, Михаил Ершов, Сергей Микаэлян, Виктор Трегубович, уже заявила о себе молодая поросль – Глеб Панфилов, Динара Асанова, Илья Авербах, Алексей Герман.

Преддипломную практику проходил на «Ленфильме», познакомились, и меня пригласили в сценарный отдел. Отработал на студии 28 лет.

Работа интересная. В ней нет однообразия. Это штучное производство. Причем плохой фильм отбирал сил и нервов зачастую больше, чем талантливый. Моя фамилия фигурирует в титрах полусотни картин. Первый раз я появился в титрах фильма «Жаворонок», кстати, его сюжет повторен в фильме «Т-34». Это был сценарий двух поэтов – Михаила Дудина и Сергея Орлова, оба прошли войну. Орлов – танкист. Сценарий поэтический, странный, вне стандарта. Я еще не знал «стандартов», и потому работалось легко. А последняя моя редакторская работа – «Собачье сердце». Тоже все вышло легко. Приехали с режиссером Владимиром Бортко в Москву к начальникам и сказали: «Дайте сделать кино под нашу ответственность». Осталось только снять фильм. А случались истории тягостные чуть не от начала и до конца. Сил отнимает немерено, а итог – пшиковый.

– Сложно было уйти из киностудии на вольные хлеба?

– Это решение вызрело. За публикации в толстых журналах, например, уже больше не платят. А если и платят, то крохи. А вот в «Новом мире» в конце 1980-х годов я получал за авторский лист (40 тысяч знаков) 350 рублей. Моя «выработка» – авторский лист в месяц. На эти деньги можно было жить. Моя последняя зарплата на «Ленфильме» – 250 рублей. Квартира – 15 рублей в месяц. Телефон – 3 рубля. Хлеб – 16 копеек. Бензин – 20 копеек за литр. А тут как раз фильм по моему сценарию сняли на Одесской киностудии, так что без боязни смотрел в будущее. А дальше начались игры политических наперсточников: «Где ваши деньги? Нет ваших денег!» 

– Писателям, наверное, сложно было в 1990-е?

– Уходя со студии, я думал, что уже в кино больше не вернусь. Но кино не отпускает. А про 1990-е что сказать?.. Вы знаете, я их просто проглядел. Потому что я сидел за столом и писал. Поздний старт. Пришлось спешить. А тогда еще за публикации и книги платили.

А тут пошли переводы: Дания, Швеция, Франция, США, Италия – всего на 12 языков. Деньги, конечно, невеликие – все-таки я не автор бестселлеров. Но жить было можно.

– Судя по количеству опубликованных книг, можно сказать, что и литературная ваша судьба неплохо сложилась.

– Что значит неплохо? Мог ли я предположить, что по моим сочинениям будут диссертации защищать не только в Санкт-Петербургском университете, но и в Генуе, Бристоле, Варшаве, Питтсбурге, Барселоне? Зеркало на кафедре славистики в Генуе будет называться, как мой роман, – «Зеркало Монтачки». Сейчас студентка защищает в Генуе по этому роману диплом.

Сейчас я смотрю на полку со своими книгами и журнальными публикациями… Книг двадцать пять на русском, столько же – в переводах. Какие-то даже не могу и вспомнить, когда написал, словно кто-то написал и в стол подсунул. К примеру, «Петя по дороге в Царствие Небесное» или «Дружбы нежное волненье».