- Театр, кино, университет, лекции за границей. Можно расставить приоритеты, Евгений Рафаилович?

- Нет, только все вместе. Когда я учился у Владимира Викторовича Петрова – замечательного педагога вахтанговской школы, но сугубо ленинградского по духу, он предупреждал: артист должен быть готов к любому труду, связанному с творчеством. И я считаю, это прекрасно. Когда есть кино, скучаю по театру. Когда есть театр, скучаю по кино. А тут студенты еще названивают.

- Может, это гены? Ваш отец был историком, членом-корреспондентом РАН.

- Мне кажется, что гены есть. Но многое во мне и от мамы, преподавателя истории, блокадницы. У нее была железная воля. Всю жизнь она «делала» себя, папу и меня. Воля и твердость у меня именно от мамы.

- Вы кандидат искусствоведения. Чему была посвящена диссертация?

- Современной педагогике и любительскому театру. Наша театральная беда в том, что мы забыли про бесплатное самодеятельное творчество. А в самодеятельном театре воспитывается не только актер, но и публика, из которой вырастают потрясающие семейные поколения зрителей. А поскольку этому не уделяется внимания, люди стали ходить в театр реже. Сейчас я пытаюсь реализовать творческое завещание моего педагога, который мечтал издать театральный задачник с упражнениями по актерскому мастерству. Например, «Зеркало», когда студент повторяет все микродвижения своего партнера. И получается такое зеркальное отражение. А потом мы говорим: покажи кривое зеркало – представь, что это человек агрессивный, и покажи это в характере.

- А ответы в задачнике будут? 

- Ответы есть только в математике. Театр – другое дело. Мы задаем вопросы, а отвечает зритель. В театральной педагогике нельзя сказать: ты сыграл правильно. Нет такого понятия. Есть понятия, убедительно или нет. Задевает это зрителя, трогает его, смешит или, наоборот, расстраивает.

- Одна из ваших статей посвящена тому, как сохранить актерское лицо в сериале.

- Я не считаю, что сериал – это презренный жанр. Он действительно снимается очень быстро. Но если ты воспринимаешь съемочный день как мини-спектакль, если внимательно сам прошел сцену, понял ее место в сценарии, выучил текст и подготовил себя к тому, что надо делать, – выходи и играй. Если относиться к кино или к сериалу так же, как к спектаклю, тем более что кино еще дает возможность дубля, то тогда и зрители перестанут относиться к сериалу как к чему-то вторичному.

- Какие сериалы вы считаете удачными?

- Если говорить о тех, где я снимался, то в «Убойной силе» есть много замечательных историй. Например, Сергей Снежкин снял так называемые чеченские серии. Это, на мой взгляд, отдельный фильм, очень серьезный, глубокий и сильный. Мы попали в эпицентр военных действий, и, по сути, нам ничего не надо было играть. Хороши и те серии, что снял Александр Рогожкин. Это совершенно разные режиссеры. Но они так работали с актерами, что мы всегда точно знали, какими мы появляемся в начале и какими должны быть в итоге. Это самое ценное в нашей профессии: найти не просто характер, а линию его развития.

- Вы согласны, что известным вас сделал герой из «Убойной силы»?

- Я бы сказал, узнаваемым. До сих пор сфотографироваться просят. Но я отношусь к этому спокойно. Потому что между узнаванием и признанием большая разница. И еще важно вовремя остановиться. Я не хочу обидеть другие сериалы с продолжениями, но наступил момент, когда автор сценария Андрей Кивинов сказал: хватит. И актеры почувствовали, что стали повторяться. Нам хотелось, чтобы нас помнили не по усталости в глазах. Хотелось закончить работу, которую мы любили, достойно и уйти с высоко поднятой головой. Прославиться на всю страну, как Жора Любимов, и ничего больше не сделать было бы обидно.

- А из ролей какие любимые?

- Я люблю своего доктора Гусева из «Крика совы» режиссера Олега Погодина. Очень люблю контр-адмирала Батракова в неожиданном сериале о военно-морском флоте «Горюнов», который снял мой однокурсник Слава Малич. Мы с таким удовольствием там работали. И зритель либо с большим восторгом, либо с ненавистью принимал этот сериал. И я считаю, что это нормально. Потому что играть положительного героя – это страшно. Когда мне говорят, мол, здесь нужен положительный герой, я сразу пугаюсь и понимаю, что человек мало что понимает в искусстве. Ведь в классической литературе нет ни одного положительного героя.

- Режиссеры не жаловались, что трудно с вами работать?

- Не то слово! Вот Леонид Алимов, главный режиссер Театра имени Комиссаржевской. Я ему столько крови попил на  «Матренином дворе». В кино я более исполнительный – там времени на споры меньше. Но в театре я воюю. Отстаиваю очень простые принципы, которым меня учили. Я должен понимать, зачем выхожу на сцену? Чего хочет мой герой, какой у него характер?

- Комиссаржевка – ваш театр?

- Да. Мы до сих пор чувствуем себя там, как при покойном Рубене Агамирзяне. В Комиссаржевку трудно попасть, и из нее редко кто уходит сам. В патриархальном смысле это очень хороший театр. Сейчас мы работаем там вместе с сыном. И даже выходим на сцену в спектакле «Безымянная звезда».

- Где мы сможем увидеть вас в ближайшее время?

- Сейчас на выходе четыре картины. Восьмисерийный фильм «Смертельный номер». Очередная история, специально под меня написанная, «Морские дьяволы». И два очень любопытных фильма: психологический боевик «Пустыня» и психологический триллер, основанный на реальных событиях противостояния КГБ и ЦРУ, «Шпион №1». Еще репетирую пьесу Семена Альтова «Скелет в шкафу».

«Я не понимаю интриг в актерском мире. Сцена большая, всем места хватит. Если тебе не дают ролей, придумай что-нибудь. Не нашел – попробуй другую сферу в нашем же деле. Поэтому я и говорю, что люблю и кино, и театр, и преподавание», – подвел итог Евгений Ганелин.