Ленинградский педиатрический мединститут – единственный медицинский вуз, работавший без единого дня простоя все годы войны и блокады. Врачи самой гуманной специальности – детские доктора – не имели права на отдых, они спасали самое дорогое: ленинградских детей. Дистрофичных, анемичных, раненых, обожженных и замерзших. Это они, руководители и преподаватели ЛПМИ, научились добывать масло из олифы, витамины – из хвои и впервые ввели специфику «единого педиатра», действующую и сегодня.

Детство в подвале 

В музее Санкт-Петербургского государственного педиатрического медуниверситета блокаде Ленинграда посвящены несколько стендов. На фотографиях – удивительные мудрые лица первого ректора ЛПМИ с 1925 по 1949 годы (в 1949 она была репрессирована по «ленинградскому делу») Юлии Ароновны Менделевой, главного педиатра блокадного Ленинграда Александра Федоровича Тура, Марии Николаевны Небытовой-Лукьянчиковой – создателя витаминных заготовок и лечебного питания, профессора Александра Николаевича Антонова, их коллег, учеников и пациентов.

«Когда началась война, институт и сотрудники собрались на ученый совет, поставлены первые задачи. Юлия Менделева считала, что институт должен остаться в Ленинграде и помогать больным детям», - рассказывает профессор Галина Микиртичан. Благодаря в том числе и ее стараниям музей ЛПМИ вновь возродился в мае 2018 года.

«Объект № 708» фашисты обстреливали по 9-12 раз за сутки, многие здания были разрушены. Но за годы войны на территории института ни один ребенок не пострадал от вражеских бомб, настолько четко была налажена работа. Однако малышам с осени 1941-го до весны 1942-го пришлось почти все время жить в подвале. Потом профессор Тур подсчитает: на ребенка приходилось около 1,8 кв. м поверхности пола и приблизительно 3,4 куб. м объема помещения; единственное закрывающееся окно-лаз можно было использовать лишь для проветривания помещения в те дни, когда на улице было не очень холодно. Температуру воздуха удавалось поддерживать в пределах 12–15 градусов… За весь период с 20 ноября 1941 года по 1 апреля 1942 года дети гуляли 65 дней, спали при открытом окне 26 дней и оставались без прогулки и спали при закрытом окне 41 день; с апреля дети гуляли ежедневно.

«А соевым он вскормлен молоком…» 

Сюда привозили раненых и обмороженных, детей с алиментарной дистрофией, с авитаминозами. Всю войну на территории института работали детдом и роддом. И при этом институт выполнял свое основное предназначение – учил будущих медиков. За годы войны состоялось 7 плановых и досрочных выпусков, 947 врачей получили дипломы. Даже в самые страшные зимы собирался ученый совет, защищались диссертации, работали все кафедры, студенты сдавали экзамены в перерывах между копанием рвов и тушением «зажигалок». Профессора вспоминали, что рвение к знаниям было таким сильным, что студенты даже не слышали воя сирен и грохота бомбежек.

Не работали канализация, электричество, теплоснабжение – тогда медики разжигали буржуйки, а воду для стирки детских пеленок и обязательного мытья детей раз в две недели возили на саночках по Батениной улице (ныне – улица Александра Матросова) с Невы. Когда у персонала совсем не осталось сил, Юлия Менделева разрешила сотрудникам жить на территории института – это спасло много жизней. В клиниках создали мини-стационары для самых ослабленных студентов и сотрудников, где можно было несколько дней прийти в себя и получать слегка улучшенное питание.

Сюда приходили рожать ленинградские мамы. На начало войны в городе оставались более 400 тысяч детей. В 1941 году в блокадном Ленинграде родилось 67 899 детей. В 1942 год – 12 659 детей. В 1943 год – 7 775 детей.

Пик младенческой смертности был в 1942 году, превысив уровень 1940 года почти в 2 раза. У изможденных женщин не было молока, дети рождались недоношенными. В июне 1942 года был создан совет по питанию, ученые Педиатрического института разработали рецептуры питательных смесей из доступных заменителей: сои, солода, хвои, дрожжей. Специалисты кафедры химии придумали методику добычи восстановленного растительного масла из олифы. Эта смесь разливалась в бутылочки по 100-200 г и раздавалась сотрудникам и пациентам. Было принято постановление о введении дополнительных норм питания беременных и после родов в течение 2 месяцев. Детские молочные кухни не прерывали работу ни на день. Детская смертность от обычных заболеваний – кроме алиментарной дистрофии - стала снижаться: с 245 случаев (на 1000 рожденных) в 1942 году до 142 - в 1943-м. Молоко из сои спасло жизнь тысячам блокадных младенцев, о чем потом написала Вера Инбер в своем «Пулковском меридиане»: «Но встречный – в одеяльце голубом, Мальчишечка грудной – само здоровье, Хотя не женским, даже не коровьим, А соевым он вскормлен молоком …»

Единый педиатр 

Война и блокада заставили пересмотреть основополагающие принципы организации здравоохранения. Было создано Общество детских врачей под председательством Менделевой и Тура. Здесь решали самые насущные проблемы, от которых зависела жизнь маленьких ленинградцев.

Впервые появилась должность главного специалиста по педиатрии – им стал профессор Тур. Впервые пересмотрели принцип разделения медпомощи: если раньше детей до 3 лет и детей старшего возраста обслуживали разные врачи, то в блокаду было введено понятие единого педиатра, который занимался всеми детьми от 0 до 16-18 лет. Уже в 1943 году начались курсы по подготовке врачей по этой системе, а к 1944 году все 36 детских поликлиник Ленинграда работали по системе единого педиатра, действующей и поныне. Впервые, чтобы остановить эпидемию сыпного тифа, начали делать прививки детям до 3 лет – и это сработало и во время блокады, и потом – когда в Ленинград стали возвращаться эвакуированные, привозя в закрытый город новые инфекции.

К сожалению, до сих пор точно неизвестно, сколько детских жизней спасли ленинградские педиатры. Неизвестно также, сколько врачей, медсестер, санитарок и студентов погибли. Но известно, что самый страшный эксперимент гитлеровцев – попытка одновременного уничтожения тысяч детей голодом, холодом, болезнями и огнем - в блокадном Ленинграде провалилась. И нынешние врачи помнят слова первого педиатра Александра Тура: «Во время блокады мы страдали многими дефицитами, но у нас не было дефицита совести».