В 1941 году Григорий Ястребенецкий ушел в армию и служил на Ленинградском фронте, пережил тяжелейшие лишения во время блокады Ленинграда, в декабре 1941 года попал в госпиталь со второй стадией дистрофии. Немного окрепнув, вернулся на фронт. Служил рядовым в артиллерийских частях, дивизионе аэростатов артиллерийского наблюдения, отдельной роте связи. Принимал участие в боях под Ленинградом, Нарвой, Шлиссельбургом, на Карельском перешейке. Был ранен. Войну закончил в 1945 году в Восточной Пруссии под Кенигсбергом в звании старшины. После войны окончил скульптурный факультет института имени И. Е. Репина Академии художеств СССР и начал карьеру скульптора.

Среди работ Григория Ястребенецкого – мемориальный комплекс, посвященный героической защите крепости Орешек в годы Великой Отечественной войны (Ленобласть), мемориальный комплекс на месте концлагеря в Нойенгамме (Гамбург, Германия). Он автор памятников государственным деятелям Брандту и Аденауэру (Гверенбройх, Германия), академику Дмитрию Лихачеву, писателю Варламу Шаламову (оба – в Санкт-Петербурге) и т. д. В нашем городе установлено более десятка мемориальных досок, созданных мастером: артисту Леониду Утесову, поэту Михаилу Дудину и другим знаменитым людям, оставившим свой след в истории Петербурга и России. Григорий Ястребенецкий – автор около 500 скульптурных портретов.

Как утверждает сам мэтр, чтобы портрет получился, чтобы вдохнуть в камень жизнь, необходимо понять душу человека, научиться читать его настроение.

Многие из знаменитостей, с которыми работал Григорий Ястребенецкий, потом становились его друзьями. Наверное, поэтому работы известного петербургского скульптора поражают своей глубиной и эстетичностью и выставлены более чем в 40 музеях по всему миру, в том числе их можно увидеть в Русском музее и Третьяковской галерее.

- Вы всегда хотели заниматься скульптурой? 

- С самого основания Дворца пионеров в 1937 году я занимался там в кружке живописи. Моим преподавателем оказалась молодая художница-абстракционистка, что оказало некоторое влияние на мою судьбу. Абстракционизм тогда был не в почете, поэтому меня постоянно ругал куратор курса по живописи: «Почему ты небо красным пишешь, оно же голубое?» В свою очередь я нахально отвечал, мол, так вижу. В итоге меня выгнали с живописи, тогда я пошел заниматься скульптурой. Как оказалось, все к лучшему. К началу войны как раз закончил художественную школу.

- Вы воевали на Ленинградском фронте всю блокаду.

- Когда началась война, мы с друзьями отправились на призывной пункт, но нам было по 17 лет, так что нам отказали. Но мы не бросали попыток и спустя 10 дней ушли на фронт. Служил я в дивизионе аэростатов артиллерийского наблюдения. Мы занимались корректировкой артиллерийского огня. Как только поднимались в воздух на аэростате, немцы начинали обстрел. Это не очень страшно: корзина небольшая, попасть в нее практически невозможно, а вот аэростат постоянно пробивали осколками. Потихоньку газ выходил, и аэростат медленно спускался на землю. Однажды немецкий снаряд разорвался, когда мы только взлетали, корзину прошили осколки, мне попало в пятку, спину и подбородок. В госпиталь я попал со второй степенью дистрофии. За ночь в палате умирали несколько человек, но я как-то выжил.

В моей жизни было несколько моментов, когда я оставался жив благодаря чудесному стечению обстоятельств. К примеру, как-то ночью, мы с начальником штаба возвращались в расположение после поиска нового места для дислокации, наши войска наступали, и позиции постоянно менялись. Спустились по какой-то железнодорожной насыпи, все благополучно. А утром, когда рассвело, посмотрели и ужаснулись, вся насыпь была сплошь усыпана противопехотными минами с растяжками. Как мы спустились вниз и ни одну из них не задели, загадка.

Работа скульптором - тоже дело опасное. После выпуска из Академии художеств я работал помощником в мастерской известного скульптора Вениамина Пинчука. Шла работа над пятиметровым памятником Ленину. Он поставил мне задачу на выходных вылепить ботинки, а как назло, погода была замечательная. Решил, что приду в понедельник пораньше и все сделаю. Это решение пофилонить спасло мне жизнь. Приди я на выходных, все это рухнуло бы мне на голову.

Вместе с мастером стоим на Малой Посадской улице, у мемориальной доски, сделанной Ястребенецким в память об известном петербургском поэте Михаиле Дудине.

- Мы часто встречались с ним на этом месте, он читал новые свои эпиграммы, с обязательной присказкой пока никому об этом не рассказывать. Очень остроумный человек был. Миша всегда работал быстро и легко, про таких людей говорят - талант. Сейчас мало кто помнит, что «Зеленый пояс славы», проходящий по линии обороны Ленинграда, был задуман Михаилом Дудиным. На этом месте мы встречались практически каждое утро, он эпиграммы свежие читал, которые просил пока никому не рассказывать. 

В конце улицы еще одна моя доска, посвященная братьям Васильевым. Они на самом деле не братья, но были жутко популярны в свое время и известны как братья. На доске изображен Чапаев на тачанке. К слову, улица раньше носила их имя, когда ее переименовали, думал, и доску снимут, но она висит, хоть на ней и сказано, что она находится на улице братьев Васильевых. Если повернуть чуть налево, еще одна моя работа -  мемориальная доска Сергею Витте, знаменитому царскому министру. А неподалеку доска Кирову на доме, где сегодня располагается музей-квартира, посвященная Кирову. Тут много моих работ.

Был курьезный случай. Делал доску Ленину на Большом проспекте Петроградской стороны. Вся история в том, что в том доме была пивная, а туалета не было, поэтому в ближайшие парадные зайти было невозможно. А когда на доме появилась мемориальная доска вождю пролетариата, пивную, естественно, закрыли. Еще никогда я не получал за свою работу столько цветов, как тогда от благодарных жильцов.

- Как вы встретили Победу? 

- Восьмого мая 1945 года наша часть стояла под Кенисбергом. Еще никто из нас не знал, что война кончилась. Помню свое удивление, когда увидел открытую машину, в которой спокойно ехал немецкий генерал с серебряным моноклем. А наших рядом нет, как выяснилось позже, он ехал сдаваться.

В этот же день в нашу часть приехал немецкий фургон артинструментальной разведки. Экипаж ранее занимался тем же, что и я с аэростата. Поскольку я неплохо знаю немецкий, объяснял, куда нужно поехать, чтобы сдать этот фургон. Их тоже никто не сопровождал, они сами ехали сдаваться.

Опять же благодаря знанию языка меня потом позвали в качестве переводчика на допрос того генерала с моноклем. Впрочем, тогда в моем немецком были пробелы, поэтому надо было видеть лицо гордого фрица, когда вместо «снимите верхнюю одежду», я приказал ему раздеваться, там похожие речевые обороты.

Из Германии нас эшелоном отправили в Японию, но по пути развернули, война кончилась, теперь уже совсем.

- В Академии художеств было сложно учиться?

- В Академию я поступил сразу после войны. Тогда в моде был соцреализм, а работа по другим направлениям, мягко говоря, не поощрялась. Помню, один студент повесил в своем общежитии репродукцию с импрессионистами, за это его исключили. Еще был большой скандал, когда выпускался один студент из Азербайджана. Его работа называлась «Сталин в Баку». В своем вступительном слове он должен был сказать, что Сталин устраивал в Баку стачки, но по-русски он говорил плохо, и у него вышло, что Сталин устраивал скачки. Долго шумели по этому поводу, но вроде обошлось.

- Бывает, что работа не идет и вылепить скульптуру никак не выходит? 

- Сделать похожим просто, а вот понять сущность человека, чтобы вдохнуть в скульптуру жизнь, – это совсем другая история. Надо понять, что человек представляет собой, буквально влезть в его душу. Нет такого человека, которого неинтересно лепить, но с некоторыми бывает сложно. У каждого есть характерные позы и жесты. Скажем, Гранин любил обхватывать себя руками, так его и вылепил. Он раскритиковал меня в пух и прах, от досады я все сломал. У него всегда было свое мнение обо всем, и, что самое интересное, он был прав. Потом я не раз лепил его, и всегда успешно, возможно, потому, что мы стали настоящими друзьями и дружили более 60 лет. Мы хорошо знали и понимали друг друга, а без такого понимания невозможно вдохнуть жизнь в скульптуру.

- Вы продолжаете работать и сегодня? 

- Любопытно, что сначала я хотел поступать на архитектурный факультет, но замректора академии Виктор Твелькмейер, посмотрев мои работы, рекомендовал поступить на скульптуру, и я рад, что послушал его. Мне нравится моя работа, поэтому продолжаю ваять. Сейчас на очереди портрет одного известного ученого мужа.

Весной следующего года на доме, где жил Даниил Гранин (Малая Посадская ул., 8), появится мемориальная плита, созданная учеником Григория Ястребенецкого. А сам мэтр подготовил эскиз памятника Гранину, который тоже планируют установить в 2019 г.