Я бы называла любой спектакль по документальной прозе Алексиевич «Груз», приставляя к балабановскому «Груз-200» только годы: «Груз-2017», «Груз-2018». Не только потому, что не кончаются войны, не иссякают цинковые гробы (им-то на смену как раз приходят огромные неопознанные кладбища, одно из которых – 1600 свежих захоронений – недавно было обнаружено под Колпино). Но и потому, что с нами до сих пор остаются неподъемные грузы афганской, чеченской и прочих войн. В которых никто не покаялся и не раскаялся. 

А ведь не хочется об этом думать? Не хочется знать, сколько условно афганских (украинских, сирийских) синдромов ходит по улицам, иногда совершая самосуд мамиными топориками для мяса? Разговор с матерью этого парня-убийцы – первый документальный эпизод спектакля Някрошюса.

Алексиевич, слава богу, ставят. Вот, например, знаменитая Омская драма играла на московских гастролях спектакль «Время секонд хэнд» петербургского режиссера Д. Егорова (когда-то именно в Омске Г. Тростянецкий поставил «У войны не женское лицо», а Егоров создал уже в разных театрах России целое сценическое «собрание сочинений» Алексиевич). Някрошюс только во втором акте переходит к документальным, сильно сыгранным монологам жертв Афгана и Чернобыля.

Его поэтический спектакль, скорее, о самой Алексиевич (А. Бендорюте) – хрупкой маленькой женщине, у миссии которой – не женское лицо, и огромный бобинный магнитофон, как тот самый груз, таскается за ней не отпуская.

Или она волочит его за собой? В этой Алексиевич нет пафоса, а только гротесковая странность: есть люди, которые хотят знать и сохранять правду, так ненужную этой стране и ее людям. 

«Цинк» начинается с маленькой девочки Светланы. Которая стала хрупкой истовой женщиной, стоящей с указателем Aleksievich. Мимо этой станции идет жизнь с ее грузами, а она стоит.