Олег Меерович Аронович, работающий в Петербурге уже не один десяток лет врачом-психиатром, после прочтения этой статьи решил передать в дар городу семейные реликвии – документы и фотографии своего отца, музыканта оркестра Ленинградской филармонии, который 3 июля 1941 года ушел добровольцем на фронт. Хотя не имел ни малейших военных навыков.

Три весточки

«Узнав из газеты, что в Филармонии в августе запланирован проект «Партитура памяти», связанный с юбилеем блокадной премьеры Седьмой симфонии, которая посвящена подвигу нашего города, я понял, что трагическая история моего папы тоже ведь определенным образом связана с этим, – делится Олег Меерович. – Поэтому и обратился в редакцию с предложением рассказать о своем отце авторам проекта. Может быть, теперь петербуржцы будут вспоминать и о Меере Ароновиче, ведь до этого живая память о нем хранилась лишь в нашей семье. Правда, вот самого папу, я к своему великому огорчению, не помню, мне ведь было тогда всего полтора года. В памяти почему-то осталось только, как в июле того же 1941-го нас вместе с мамой в эвакуацию отправляли. Нас – это большую группу детей, над которыми маму, педагога по образованию, назначили ответственной. Вот и запомнились мне переполненный вокзал и дети в вагоне, которые угощали меня шоколадом (я ведь был самым маленьким). А папа в это время…»

А Меер Аронович, профессиональный музыкант, живший музыкой и для музыки, в это время проходил в Ярославской области курс молодого бойца. И, видимо, свободного времени у него было крайне мало, потому что своим родным он сумел написать только два письма, в которых рассказывал о своих новых «коллегах» и спрашивал о том, как себя чувствуют жена и сын. Следующая весточка от него – а вернее, о нем – пришла только через два года. Это было извещение, что красноармеец Аронович пропал без вести в августе 1941 года в боях с фашистскими оккупантами. В этом же месяце, кстати, оркестр Ленинградской филармонии был эвакуирован из полуокруженной немецкими войсками Северной столицы в Новосибирск.

Живая история

Рассказы мамы и соседей по тринадцатикомнатной коммунальной квартире помогли Олегу Мееровичу создать яркий образ отца. «Он ведь был артистом в самом полном смысле этого слова, – делится Аронович. – Например, у нас в гостях часто бывал его хороший знакомый Аркадий Райкин (эта фамилия тогда, разумеется, никому ничего не говорила), и папа на пару с ним устраивал настоящие представления, изображая разных знаменитостей того времени, например Чарли Чаплина. И по воспоминаниям тех, кто это видел, папа иногда «переигрывал» своего партнера. И вот этот насквозь творческий человек, который кроме скрипки и в руках-то никогда ничего не держал – мама вспоминала, что он, как говорится, гвоздь в стенку не мог вбить, – после объявления войны сразу решил записаться в добровольцы. И мама его не отговаривала. Она, кстати, была чемпионкой города по стрельбе…»

Свое желание вручить письма и некоторые фотографии отца (а также полученное в 1943 году извещение) куратору проекта «Партитура памяти» Олег Меерович объясняет тем, что, видимо, уже просто пришло время. По его словам, та же Седьмая симфония, а также подвиги музыкантов и самого города – это уже не просто история, а нынешний и даже завтрашний день.

«Произошла удивительная вещь, – отмечает автор и куратор проекта «Партитура памяти», заместитель директора СПбИИ РАН Юлия Кантор, – на наших глазах имя Меера Ароновича, музыканта Филармонии, возвращается в современность. А связанные с ним документы являются очень важным штрихом к портретам города и ленинградской творческой интеллигенции. Тут тот самый редкий случай, когда история действительно становится живой. Но главное, что письма и фотографии Меера Ароновича очень важны для любых экспозиций и исследований».

Именно поэтому семейные реликвии уже переданы Юлией Кантор в Санкт-Петербургский музей театрального и музыкального искусства. «Подобные документы являются большой редкостью, – делится директор музея Наталья Метелица. – Особую ценность представляют собой снимки 1920-х и 1930-х годов, на которых изображен оркестр Ленинградской филармонии того времени. Ведь таких фотосвидетельств вообще сохранилось крайне мало, поэтому все это можно считать поистине бесценным даром».

В самой Филармонии также крайне заинтересованы документами из личного архива Ароновича. «Поскольку мы регулярно проводим в фойе тематические выставки, то копии писем и фотографий Меера Ароновича обязательно займут в них достойное место, – отмечает Евгений Петровский, заместитель художественного руководителя Филармонии. – Возможно, мы даже сделаем отдельную небольшую и постоянную экспозицию, посвященную нашим сотрудникам и музыкантам, погибшим в войну».

Можно ли считать эту историю законченной? Наверное, не совсем. «Вы знаете, говоря о своем отце, я, конечно, испытываю гордость. Но не только за него, но и за всех людей, для кого слово «долг» – не пустой звук, – признается Олег Меерович. – А еще я всегда при воспоминаниях о папе испытываю ненависть к фашистам всех мастей. Такое не должно больше повторяться…»