Книга состоит из докладов, посвященных различным аспектам этой малоизвестной страницы жизни города. Доклады писателей, историков, искусствоведов прозвучали в прошлом году на конференции в Музее Ахматовой, организованной замечательным поэтом, прозаиком, драматургом и исследовательницей блокады Полиной Барсковой.

Библиограф, публицист и переводчик Никита Елисеев приоткрывает одну из страниц этого времени – историю криминального Ленинграда. Статья Никиты Елисеева «Король Невского проспекта» посвящена подростковой банде Бориса Королева – ученика престижной петербургской школы № 206 на Фонтанке.

История не должна состоять из благостных картинок

– Никита Львович, что собрано в этой книге?

– Обзорная статья Барсковой, статья Нины Поповой об Ахматовой и блокаде, Натальи Громовой о послеблокадной Берггольц, Алексея Павловского – о блокадном и послеблокадном дневнике Милы Аниной, Татьяны Поздняковой – о публичной казни в Ленинграде, Шубинского – о Якове Друскине, Дымшица – о блокадных и послеблокадных рисунках Анатолия Каплана, Вадима Басса – о памятниках, посвящённых блокаде.

Достаточно мозаичное собрание докладов, как впрочем в любой конференции. Особенно это относится к конференциям, которые проводятся по новейшей истории России. Хотим этого или нет, но нормальной научной концепции по новейшей истории России нет. Но благодаря этой мозаичности, дробности, монтажу, контрапункту получилось нечто очень интересное.

Моя статья – о подростковой банде в послевоенном Ленинграде, которая 6 месяцев терроризировала весь Невский проспект. Последним их звонким делом было изнасилование в Екатерининском садике в непосредственной близости от Публичной библиотеки женщины, которая служила в ПВО. Видимо, это и переполнило чашу терпения милиции. Банду взяли. Это были подростки. Во главе тоже стоял подросток, судя по всему, из «золотой» молодежи блокадного Ленинграда – как ни удивительно, такая тоже была. Это доказывается тем, что лихие подростки после своих рейдов ходили пировать в ресторан «Метрополь», а зачуханные беспризорники туда так просто не войдут. Значит, они были так одеты и такой был фейс, что швейцар, по крайней мере, Бориса Королева, узнавал, фамильное сходство выдавало, и распахивал дверь.

– Почему именно эта тема – тема послевоенной преступности вас заинтересовала? 

– У нас сложился образ блокадного Ленинграда – города-героя, города-мученика. И вот в этом городе сразу же после блокады была банда подростков, причем руководимая человеком, который принадлежал к привилегированному социальному слою в блокадном Ленинграде. Такой слой был, но об этом мало говорят. В городе было, вне всякого сомнения, социальное расслоение. Во время блокады было создано невероятное количество букинистических, антикварных, ювелирных коллекций. В это время за стакан пшена давали бриллиантовые серьги! Преступность еще как- то изучают.

История не состоит из одних благостных и героических картинок. Историк обязан давать всю картину, чтоб понять, осознать, сделать выводы. Может, поэтому я взялся за такую тему, как Борис Королев и его банда. Потом (как ни кощунственно это звучит) мне было просто интересно.

– Откуда вы брали материалы? 

– Только в одной книге была большая статья о банде Королёва, которую я обильно цитирую – «Уголовный розыск: Петроград - Ленинград - Петербург». Это документальная книга. Есть несколько упоминаний в дневниках Софьи Островской и в дневниках Любови Шапориной. И есть одно упоминание в книге Льва и Софьи Лурье «Ленинград Довлатова». Дело в том, что Борис Королев и часть его друзей учились в той же школе, где позже будет учиться Довлатов, – в престижной английской школе на Фонтанке.

– Нет опасения, что историки обвинят вас в недостатке документальности? Вдруг они скажут, что Елисеев все придумал? 

– То есть как это придумал? Нет ссылок на архивные документы, так кто ж меня пустит в военные архивы МВД. Пусть профессиональные историки этим занимаются – если их пустят в архивы МВД, я буду только рад. Я цитирую записи в дневниках, в мемуарах, тогдашнюю газетную заметку о суде над бандой, приговор суда. Обильно цитирую главу из книги «Уголовный розыск: Петербург – Петроград – Ленинград». Там все статьи преступления изложены: про ограбления школы, квартир, выставки, откуда они украли бюст Кутузова, про избиения, изнасилование бойца МПВО.

– Зачем им понадобился бюст Кутузова? Не самый актуальный предмет для послеблокадного Ленинграда. 

– Из хулиганства. Это ведь ребята, которые вынырнули из смерти, из ада, им сам черт не брат.

– Вы их оправдываете? 

– Любой историк в той или иной мере является адвокатом, он старается понять людей. А раз стараешься понять, то какой-то элемент адвокатства присутствует. Ребята ходили рядом со смертью. Кутузов? Да плевать им, что это Кутузов. У них вообще было много «подвигов». Они на фильме «Зоя» (про Зою Космодемьянскую) зиговали.

– Тогда? 

– Да, тогда, представьте. Вот почему я взял эту тему. У нас свое представление о том времени. Подумайте: 1944 год, полуголую Зою избивают, а в зале сидят подростки и зигуют. Это было, это описывают свидетели. Там в кинотеатре началась драка с недавними фронтовиками со стрельбой, подростков выгнали. Всё это было.

– Почему их не задерживали, ведь они особо и не скрывались, судя по тому, что вы описываете? 

– Меня интересовал феномен Бориса Королева – даже не всей его банды, а этого мальчика, который принадлежал к особенной прослойке. В дневниках Островской, Шапориной упорно пишут, что он был сыном генерала. Островская была знакома с адвокатом Бориса. Его не расстреляли, поскольку процесс проходил после капитуляции Германии. Ему заменили казнь на 10 лет. Все участники банды - несовершеннолетние – все получили по 8-10 лет. Что с ним стало дальше, не знаю. Если кто-то захочет дальше пойти в архив – пожалуйста.

– Насколько его пример характерен? 

– Это больной вопрос. Я и пишу о том, что это в каком-то смысле характерно. И для его социального слоя, и для возраста. В моей статье есть цитаты из воспоминаний Дзенните-Воробьёвой, вдовы писателя Константина Воробьёва, работавшей после войны вместе с мужем в Минторге Литвы: вместе с ними работала дама из Ленинграда – сплошные золотые зубы из пижонства. Она хвасталась: «Да мы в блокаду Ленинграда так хорошо жили, как не жили никогда. Платья из крепдешина носили, с ребятами по улицам рассекали на машинах». Она абсолютно не стеснялась этого. Где-то в торговле, в снабжении работала. Это был слой людей, которые богатели на недостатках социалистической системы хозяйствования, приворовывали на умирающих от голода, и приворовывали немеренно. И это так, но этим никто не занимается.

Никто не занимается черным рынком, а он был. Более того, он в каком-то смысле помог выжить. Ведь понятно, что на паёк было не выжить. Значит, нужно что-то прикупать, приворовывать. Какое было количество брошенных, забитых квартир? И если какой-то подросток забирался туда, где было пшено, хлеб забытый, то по УК он совершал кражу, а по-человечески - спасал себя, семью. Кто его может обвинить?

Конечно, порой случались и чудеса. Мои папа и тетя вернулись из эвакуации из Вологды в свою квартиру, открыли свою комнату и были потрясены тем, что в шкафу лежала засохшая булка. А если бы кто-нибудь взломал – можно было бы его упрекнуть? 

– Что ещё вам интересно в истории блокады? 

– Если бы я был серьезным, настоящим, не ленивым историком, то я бы занялся прежде всего функционированием черного рынка. Это одна из самых интересных зловещих и страшных тем. Я бы сильно заинтересовался историей ленинградского метро, которое было вырыто до войны. Оно уже было и могло использоваться как бомбоубежище. В августе 41-го оно было залито, и был отчет официальный, что оно есть. Нынешние протечки в метро – может быть, из-за того, что где-то там булькают огромные озера – бывшие залитые метростанции? Чье было распоряжение, почему его залили?

– Как вы считаете, почему теневая история блокады так засекречена? 

– Солженицын вспоминал, что сидел с людьми, которых посадили за то, что рассказывали про смертный голод в Ленинграде… Преемственность сохраняется, существует некий созданный образ города-героя, города- мученика. Сейчас страна медленно и, надеюсь, верно излечивается от тоталитарного морока, и я очень рад, что эта книжка - один из симптомов этого выздоровления.

В чем еще фокус: скажем, блокада с одной стороны – несомненное зверство немцев, с другой – несомненный косяк руководства города. Допустить такое, чтобы в целом городе был концлагерь – это небрежность и ошибки властей на уровне преступления. Ещё и поэтому и скрывали. Но простым ленинградцам, которые чудом выжили, есть чем гордиться.