Яндекс.Метрика
  • Кира Грозная

Рассказ Киры Грозной «Няня, злые жуки и добрые люди»

Совместный проект газеты «Петербургский дневник» и Союза писателей Санкт-Петербурга
Фото: «Петербургский дневник»

В детстве я каждое лето проводила у бабули с няней в Майкопе. 

Бабуля встречала нас с мамой на станции. Няня ждала дома. Едва такси останавливалось, как я выскакивала из машины и неслась в знакомый полуподвальный подъезд, звонила в дверь на первом этаже.

Открывала няня – старенькая, сгорбленная, всегда в платочке. Ее сморщенное темное лицо светилось улыбкой, слезящиеся глаза сияли.

– Ах ты, моя миленька! Спасибо, что уважаешь старуху – первой прибежала! 

Няня протягивала ко мне руки, а в руках – вязальные спицы, соединенные пластиковой трубкой. На спицах, как баранки на связке, болтались носочки. Много-много пар.

– Видишь, сколько я навязала! Денно и нощно трудилась, чтобы моя нецененна, моя драгоценна была обута, согрета.

Няня была дедушкиной старшей сестрой. Когда бабуля схоронила дедушку, она отправилась навестить золовку в деревне, где та доживала век старой девой. И, увидев высохшую старуху посреди ветхой избы с земляным полом, тут же забрала ее с собой в Майкоп. С тех пор они жили вместе.

Все поначалу считали няню странноватой, чуть не юродивой. Со временем, однако, каждый познавал ее цепкий крестьянский ум и незаурядную хитрость. 

Помню, я не хотела есть кашу, а няня увещевала:

– Эх, миленька! Вот дети в Африке, в Етнаме такой каши-то не едали! Как тебе не совестно не докушивать? 

Увидев, что я упрямо мотаю головой, она начинала запугивать: 

– Вот врачи приидут – укол сделают! Вот електрики приидут – свет отключат!

Я боялась темноты еще больше, чем уколов. Давилась, но ела… Няня тем временем выходила на лестницу и, позвонив в нашу дверь, представившись «електриком», басовито интересовалась: съела ли миленька кашу? И заверяла, уже няниным голосом: доедает! Все съест, не сумневайтесь!

И я, прислушиваясь и холодея, давила в тарелке ложкой уже ледяные комки ненавистной манки и пихала в рот…

Няня знала много страшных сказок. Она часами рассказывала про упырей и ходячих мертвецов, про своих подружек, которым снились удивительные сны, а няня, тогда еще молоденькая, слушала и предсказывала: скоро, дескать, умрете – и все подружки умерли! И всю ночь в темноте дверного проема мне мерещились то смерть с косой, то дед с мешком, то иное страшилище.

Когда бабуля, работавшая ночной уборщицей в больнице, возвращалась и заставала няню рассказывающей мне «страсти-мордасти», она ругала ее. Няня поджимала губы и уходила к себе. 

– Ну раз ты, Параскева, не велишь, не буду больше миленькой сказки сказывать, – доносился до меня ее обиженный голос.

Однако уже на следующий день я принималась упрашивать:

– Няня, доскажи про вурдалака!

– Нельзя, моя нецененна, – открещивалась няня. – Меня Параска со свету сживет.

– Тогда расскажи, как мордовку крестили.

И няня, вздохнув и перекрестив рот, принималась читать:

Идут поп с дьяконом,

Несут купель с ладаном,

Хотят мордовку крестить,

В русску веру привести.

Мордовочка плакала:

– Прощай, вера мордовска…

Я слушала ее глухой голос и думала, что Вера Мордовская – это озорная девочка, с которой мордовку разлучили навсегда. И мои глаза пощипывало от слез… Няня читала мне книжку, одновременно ловко очищая жареные подсолнечные семечки. Чтобы я «не попортила зубки», она сама снимала кожуру шершавыми, будто наждачными, пальцами и выкладывала облупленные семечки на блюдце. Иногда прерывала чтение и, внимательно рассмотрев семечку, кидала ее в кулек, свернутый из газеты, со словами:

– Ой, это кларадский жук…

– Кто?

– Кларадский жук, миленька, – страшный зверь! Он в огне не горит, в воде не тонет. А сколько урожая у нас в Субботине погубил. Он семачки-то подъедает, да унутри скрывается. Под кожурой. С той поры я внимательно рассматриваю каждую семечку перед тем, как ее сгрызть. Мне мерещатся насекомые также в компоте и в супе…

Однажды, когда няне надоело чистить семечки, она сгребла все оставшиеся в ладонь и со словами «Ой, миленька, тут уж одне кларадские жуки» преспокойно выбросила в мусорное ведро. И совесть ее не мучила.

Няня ревновала меня к подружкам. Когда мы выходили во двор, она мрачнела, увидев, что меня там ждут девочки.

Разобидевшись, старуха сутками сидела у окна на своем диване. Резкий, как у индейца, профиль угрюмо чернел на светлом фоне, пока не наступали сумерки. Тогда мы задвигали плотные шторы и включали свет.

Вечером пили чай вдвоем с бабулей. Я чувствовала на плечах давящую вину. Нянина обида висела густо, как смог, в нашей тесной, по-летнему душной квартирке с двумя смежными комнатками. Всем было тошно.

Бабуля, простая душа, не выдерживала первой:

– Что ты, Мария, как дитя малое? Хватит уж. Иди пить чай!

Няня скорбно вздыхала:

– Спаси Христос, Параскева. Обойдусь…

Наконец, когда я принималась слезно упрашивать, удовлетворенно говорила:

– Ну кто ж знал, что ты такая слезомойка. Подумаешь, ненужная старуха посидела в своем уголку. Есть с чего убиваться-то. И сменяла гнев на милость:

– Так и быть, хлебну чайку. Кто знат, может, ужо в последний раз его пью-то…

Я обнимала, тормошила мою драгоценную старуху. В приступе раскаяния клялась, что и на пушечный выстрел не подойду больше к подругам. Теперь – только няня и ее необузданная тираническая любовь…

К няне захаживали местные ханыги: просили одолжить «до получки». Откуда-то у нее, отдававшей всю пенсию бабуле, всегда имелась необходимая сумма мелочью. И она выручала, и не было случая, чтобы кто-то не вернул ей долг.

Однажды на улице пьяный, бредущий перед нами, споткнулся и упал. Няня подняла его, отряхнула, перекрестила: «Ступай с Богом, добрый человек!» И он пошел нетвердой походкой – пусть не к Богу, зато явно уверовавший, что Бог не отворотил от него свой суровый, но милосердный лик.

Когда няню несли по городку поджарые отставники, за гробом рекою текла вереница «добрых людей», явившихся отдать ей последний долг. Похоронная процессия растянулась на целый квартал, хотя участникам проводов никто не наливал, им этого даже обещано не было.

СПРАВКА

Кира Грозная - писатель, кандидат психологических наук. Живет в Санкт-Петербурге. Публиковалась в ряде литературных изданий России и ближнего зарубежья. 

Лауреат литературной премии им. Н. В. Гоголя – 2018 в номинации «Шинель».

НА ЗАМЕТКУ

В социальной сети по адресу: vk.com/spbdnevnik «Петербургский дневник» проводит голосование за лучший рассказ, опубликованный в издании в 2019 году. Голосуйте за понравившийся текст!

Закрыть